Скажите, пожалуйста, скажите... Я уплачу!..
— За что уплатите? — удивилась дворничиха.-— Анна Петровна живет как раз напротив. Квартира три... Вы, как я понимаю, историей нашего города интересуетесь?
— Да... В некотором роде...
— Так я и знала... Племянник мой тоже по этой части. Экскурсоводом работает. Всем интересуется: что да когда.— Дворничиха, видимо, намеревалась еще что-то сказать о племяннике, но тут диктор, приятно улыбаясь, стал называть участников самодеятельности. Серж для нее перестал существовать. Женщина бросилась к телевизору, усилила звук...
На улице Серж взглянул на часы. Времени еще достаточно. Но если б даже оставалось всего несколько минут, он все равно перебежал бы дорогу, чтоб разыскать Анну Петровну, женщину, что-то знавшую о «буржуе».
Это слово, столь пренебрежительно брошенное, вернуло Сержа к действительности. Дворничиха, вероятно, говорить бы с ним не стала, узнай она, что сбежавший «буржуй» — его дед, взявший и внука своего в «бега». Неприятное, горькое чувство... Словно под чужой личиной, жалким обманщиком разгуливаешь по городу.
Но что изменилось бы, если б он сказал правду мальчику, той энергичной женщине и мужчине с продовольственной корзинкой, советовавшим «товарищу» пойти по Дерибасовской?.. Многое, наверное, изменилось бы. Пропали бы доверчивость, приветливость, искренность. Но уместно ли вообще, ни с того, ни с сего, пускаться в объяснения? Серж и так знает, что он не менее чужд всем этим людям, чем его дед. У них своя жизнь, и до какого-то эмигранта им нет дела. Еще до приезда в Россию он это знал. Но только теперь с особой остротой почувствовал свою неприкаянность. Да, он чужой здесь, чужой там. Всем. Везде. Словно вычеркнутый из списков живых.
Лишь встретив Жюля и его товарищей в то тяжелое время, он в какой-то мере мог считать себя равным среди них. И не только он один, все те, кто был с маки. И все они, вместе взятые, больше всего обязаны таким, как Вера Оболенская, брат и сестра Максимовичи, и другим участникам Сопротивления, расстрелянным гитлеровцами. В Тулузе дочери известного композитора воздвигли памятник. Эти женщины, выброшенные из жизни, оказались выше, благороднее таких, как Алин. Да, в те времена человек не был просто и только эмигрант. Он. был либо подлецом, явно или тайно якшавшимся с гитлеровцами и власовцами, либо патриотом, воевавшим против фашизма.
Но потом все сгладилось, все забылось. И снова насущный хлеб — милостыней чужой страны...
Знает ли Вавилов, скольких эмигрантов угнали в лагеря только за то, что они русские? Знает ли о Вере, о дочери Скрябина, партизанке, убитой в бою... О многих других, не пожелавших склонить перед фашистами головы?..
Но спросить об этом нельзя. Нельзя, чтоб не подумал Вавилов: нарочно заговорил. Не бескорыстно... Получится, будто приехал сюда оправдываться, объясняться. Нет, нет, только бы увидеть сестру, вот так взглянуть на русскую землю, взглянуть на русских, большего ему не надо.
Так он и скажет Анне Петровне. Ищу сестру. Помогите найти.
Тогда не будет она называть его «товарищ», и исчезнет, пропадет отвратительное состояние невольного обмана...
Серж перешел улицу и, справившись у ребятишек, игравших в классы, где нужная ему квартира, позвонил.
Дверь отворил русый юнец с такими длинными волосами, что в полутьме коридора Серж было принял его за девушку. Эти претенциозные космы никак не гармонировали с его веснушчатым, озорным лицом. Поправив выбившуюся из шорт майку, он деловито сообщил, что Анна Петровна действительно живет здесь. Но «в данный момент» уехала на аэродром. К ней в гости приезжает дочь. Когда Анна Петровна возвратится? Неизвестно. Дочка сообщила в открытке, что прилетит сегодня. А сколько из Москвы на день самолетов приходит?! Ужас! Вот и встречай каждый. Великие люди обычно рассеянны, и дочка Анны Петровны тоже... Старушка ночь не спала и с рассветом уехала ее встречать...
— Жаль...— огорченно произнес Серж.
— А может, подождете? Я и сам их жду, как дня голубого! — воскликнул юноша,— Защита диплома на носу. Вчера раздобыл нужнейший английский журнал и вот — мучаюсь. Что перевел, а что как заколдовано. Ни с места!.. В словаре даже ни черта похожего нет.
— Может, я попробую помочь? — неуверенно спросил Серж, чувствуя, что только так надо ответить на сетования юноши.
— Так вы знаете английский? Вот это мне повезло! — Он осторожно подтолкнул Сержа к двери в большую комнату с чертежной доской посередине и двумя столами, заваленными книгами.
— Как тебе не стыдно, Олежка?! Пристал к незнакомому человеку! — укоризненно произнесла молодая женщина, которую Серж только теперь заметил в полумраке комнаты.
Однако укоризна была явно напускной, потому что женщина, выразительно взглянув на Олежку, бросила ему брюки, освободила стул, открыла ставни, защищавшие комнату от солнечных лучей, и вышла.
— Вы преподаете английский? — спросил Олежка из-за портьеры, где приводил в Порядок свой туалет.
— Нет, не преподаю...— Серж собрался объяснить своему новому знакомому, откуда он знает английский язык. Но Олежка уже подбежал к столу и, наклонившись, взял листок с выписанными фразами.
— Вот, прошу вас,— сказал он умоляюще.
Для Сержа, с детских лет в совершенстве владевшего английским, перевод не составлял никакого труда. Олежка восторгался легкостью, с какой его новый знакомый расправлялся с трудными техническими оборотами.
— Теперь у меня полный порядок! — воскликнул он.— А то хоть волком вой. Только и надежды было, что на дочку Анны Петровны.
— Она знает английский?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52