И было совершенно ясно, что не случайно белогвардейцы явились на «Цесаревич». Сарган действительно был на судне. Но никому, даже Тарасу Кравченко, и в голову не приходило, что гуляка-боцман и Сарган — одно и то же лицо.
Спокойный ровный голос несколько не вязался с внешним видом рассказчика. Старик был живым, подвижным. Узкие карие глаза временами загорались былым лукавством. Смуглый высокий лоб, прямой тонкий нос, твердый, несколько выдающийся подбородок и густая шевелюра совершенно белых волос — даже теперь Фомичов был красив.
Он заметно оживился, вспоминая, как через несколько лет «Цесаревич» был поднят с грунта, как восстанавливали «Чайку».
— Вот как раз в тех восстановительных работах принимал участие Евграф Кириллович Вавилов, о семье которого вы упоминали,— попутно сообщил Фомичов.
— Мария Ивановна, сестра его жены, говорила нам, как капитана приняли за графа и арестовали,— сказал Кошелев, очень довольный, что уже сам как-то дополняет рассказ старика.
— В ЧК его поволокли. Я тогда уже был комиссаром у лоцманов. А Евграфа Кирилловича я отлично знал. Вот после того случая и подняли мы бучу. Что ж это такое делается?! Ведь они не военные, не капитаны всяких там рангов. Торговые моряки. Их нанимают, им платят,
а что не так — выгонят, иди боцманом, матросом. Какие они буржуи, если с нами в штормы, попадают, на мостике мерзнут, по двое суток не спят, аж глаза на лоб лезут от напряжения, чтоб на берег не выскочить да на меляку не сесть. Правда, в политике не очень-то разбираются. Но тут уже дело другое... Вот тогда-то мы и попросили капитанов, тех, кому доверяли, помогать флот восстанавливать...— Фомичов выбил свою короткую трубочку, старательно прочистил ее, аккуратно сдул с борта пепел. И даже в этой детали чувствовался прирожденный боцман, хозяин судна, у которого боцманских привычек не стерли никакие начальнические кресла.
Набив трубку и придавив табак огрубевшим пальцем с широким крепким ногтем, продолжал:
- Ну, и первым делом Евграфа Кирилловича попросили па флот вернуться. Владимир Иванович Кошелев тогда уже служил у нас в лоцдистанции. Надо сказать, что очень это стариков наших за сердце взяло, что пришли, мол, попросили. Не наняли их — раньше-то господа Сабинины нанимали...— Фомичов приостановился, бросил лукавый взгляд на Кошелева.
Тот усмехнулся, кивнул:
— Продолжайте, Григорий Семенович. Если б вам бьгл'а известна моя жизнь, вы поняли бы, что слова эти не могут меня задеть. Если б вы только приблизительно знали...
— Догадываюсь... Я самолично к капитану Вавилову явился. Так, мол, и так, просим... Понадобился, да еще попросили! Как тут не порадоваться, не погордиться. Уважение! И положиться на такого, как Вавилов, уже во всем можно.
И мне приятно было идти к нему. Он прежде и ко мне, ко всем нам тоже уважительно относился. И Владимир Иванович у него службу свою начинал. Совсем мальчонкой пришел к нам. Вовка-юнга... Все его так звали — Вовка-юнга. Куда ни повернешься — везде он. Все что-то мастерит, драит, швабрит. А уж как, помню, просился: поставьте на руль!.. Хоть немного бы мне за штурвал подержаться...
Мальчонка—он мальчонка и есть. Не откажешь. Захудалую собачонку в море с собой прихватишь, и то матросы в ней души не чают. А тут паренек, да такой шустрый, смышленый. Услышал как-то случайно Евграф Кириллович, позвал меня: пусть, мол, этот постре-
ленок иной раз на руле постоит. Я старшего штурмана предупредил... Вот и допустили к штурвалу Вовку-юнгу... Смотрим мы, юнга наш как по ниточке корабль ведет. Нужно конец оплести, петлю, огон сделать, флаги сигнальные выпустить — все, как нельзя лучше, умеет. Все матросские науки превзошел. С иного и к сорока годам хороший матрос не получается, флаги спутает, концы не свяжет. А этот поднимет флаги расцвечивания. Они, знаете, пучком связаны. И вот уже высоко над судном рассыпятся этаким веером. Особый шик так флаги поднять. На других судах только рты поразевают на такое художество. Помню, Вовке-юнге тогда и семнадцати не было... Как-то в шторм... Каждая пара крепких рук нужна... А тут топовые огни погасли, никто и не приказывал, да и не заметил, а наш Вовка уже на мачте. Скажу вам, не каждый решится, не каждый сумеет вскарабкаться на мачту, когда судно то на один, то на другой борт положит... Вот тогда и порешило матросское братство — помочь нашему юнге пойти на капитана учиться. Шапка по кругу. Кто пятак, кто гривенник. А кто и полжалования отдал. Не жаль на доброе дело...— Тень улыбки скользнула по темным обветренным губам старого моряка.— Ну, а я человек холостой. Довольствие имел полное на судне. Вполне мог и Вовке-юнге на время экзаменов помощь оказывать. Ну, а. он, понятное дело, ничего этого не знал. Верил, что от «неизвестного родственника» на него дары свалились... Так и выучился. Радовался, конечно, вместе с ним, когда он из отпуска приходил, сдавши экстерном экзамены в мореходных классах. Тогда наша мореходка, морской техникум так назывался. И всегда был Вовка-юнга у нас на виду, под нашей негласной охраной.
Кошелев догадывался, что именно Фомичов больше всех пекся о Вовке-юнге. Это было ясно по той теплоте, с которой он говорил о капитане, по тому, как встретил самого Сергея. Так встречают сына человека, который был дорог, близок. Прежде чем старик подумал, что ж из себя представляет сын его друга,. первым побуждением при неожиданном появлении Сергея Кошелева было желание и в нем увидеть близкого, обнять, прижать к груди. И радость, и волнение, с которыми протянул ему, Сергею, руки Фомичов, были достаточно красноречивы.
— Вот так и стал штурманом, потом капитаном мальчонка-юнга,— улыбаясь заключил Фомичов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52