— Дело даже, вероятно, не в том, что Владимир Кошелев был сиротой, из простой семьи. У меня создалось впечатление,— продолжала Мария Ивановна,— что Аглая Константиновна ревновала к нему дочь. Не могла примириться с мыслью, что не она, а другой, посторонний ей человек, вошел в жизнь Лары. Я убеждена, что будь это не Володя Кошелев, а другой, результат был бы тот же. Но разница в положении, воспитании довела их отношения до полного конфликта... Она, несмотря на свой вежливый тон, побелела от бешенства, увидев, как Кошелев увел Лару к себе... Нам давно пора было уходить... Время тревожное, неспокойное. Раздевают, грабят, особенно у нас на Слободке, под мостом. А Сабинина не отпускает: нет, нет, подождите, я хочу, чтоб при вас мой дорогой зять объяснил, каким образом он очутился здесь. Должна я знать,.где мой муж... Должен же Владимир выйти и все объяснить!.. Между прочим, Сабинины уговаривали и нас вместе ехать...
— Да, да, мама часто рассказывала, что ее пугали: отца расстреляют, как расстреляли знакомого им штурмана,— оживленно вмешался Вавилов.— Ну да, ведь это Сабинина ее стращала и все уговаривала ехать.
— После расстрела их знакомого Евграф, уравновешенный, даже флегматичный, и тот ходил сам не свой. Вероятно, тогда и были эти разговоры об отъезде. Но разговоры разговорами, а ехать, конечно, Евграф с Лизой не собирались. Пришли в тот вечер прощаться. Да, ведь даже кувшин и ведро с собой принесли...
— Сувенир Сабининым в дорогу? — рассмеялся Вавилов.
Но Серж даже не улыбнулся. Он слышал только то, что говорила Мария Ивановна, и напряженно ждал, когда появится из своей комнаты капитан Кошелев, слов-
но все это происходило не давным-давно, а теперь, у него на глазах.
— Нет, не сувенир,— смеясь ответила Мария Ивановна.— Воды в городе не было. Собирали дождевую или снег. Но я не выносила запаха дыма, что ли, в этой талой воде.
— Снег не имеет запаха,— возразил Вавилов.
— Может быть, в поле, в лесу... В общем, ты этой воды не пил и. помалкивай. Так вот, вода была только в порту, и горничная Сабининых, Нюра, дочь водолаза, приносила ее из порта без всякой очереди. И в тот раз она поставила у дверей полное ведро и кувшин, а Аглая Константиновна все нас не отпускает. Бросила карты на стол, сидит бледная, руки дрожат: Не выдержала и к Нюре: «Пойди, попроси Владимира Ивановича. Верно, уже переоделся...» Но Кошелев не вышел, и она сама пошла к ним в спальню. Боже мой, какой это был ужас! Она кричала, плакала, падала в обморок... Ну, как же — Владимир объявил ей, что никуда не едет и Л ару с ребенком не отпускает. Но, главное, выяснилось, что «Цесаревич», большой такой пароход, затонул у причала. «Нищие! — кричит она.— Мы нищие! Одно спасение — ехать. Немедленно ехать. Спасать внука! Самим спасаться, пока все не разграбили...» И опять в обморок-Обмороки гранд-мама были для Сержа не в диковинку. Но как их вынесла Лара, как не сдалась под натиском слез, обид и неподдельного горя? Сейчас в устах Марии Ивановны все просто: пароход погиб. Но для старухи пароход был надеждой на обеспеченную жизнь, возможность жить так, как она привыкла, и, наконец, приданое ее дочери. Нет, горе гранд-мама было неподдельным.
— Мы едва успели привести Сабинину в чувство, как нагрянули солдаты. Видно, шлюпку, на которой пришел Кошелев, обнаружили. Арестовали, увезли капитана. Теперь уж нам пришлось остаться ночевать... И Сабинина, и Лара были в ужасном состоянии.. Когда уводили мужа, Лара вцепилась в него, плакала, молила отпустить его... А как увели, словно каменная стала. Я уложила ее и сама прилегла.
Под утро входит в спальню Аглая Константиновна в халате, в мягких туфлях. Спать она, видно, и не ложилась— прическа такая же, как вечером, ни капли не измята. Села на постель к Ларе, и обе заплакали... Потом
стала мягко, ласково убеждать дочь, что не хотела ей зла, когда отговаривала, умоляла не выходить замуж за Кошелева. Не бывают счастливы люди с разными характерами, с разными взглядами, из разных кругов общества, Так молода, и уже у Лары столько горя, столько страданий... «А я счастлива, мама!» — Лара вытерла слезы...
Мне было очень неловко слышать этот разговор. Надо было встать и выйти. Я бы сделала это раньше, если бы знала, что окажусь его невольным свидетелем. Теперь же уходить было поздно...
«Да, счастлива, даже сейчас, потому что я жена Володи». Аглая Константиновна тихо и зло бросила: « Я тебя не понимаю...» Лара, словно не заметила ее тона, говорит: «Ты ведь тоже женщина, пойми, я люблю его!» Аглая Константиновна взяла дочь за плечи и уже совсем озлобленно проговорила: «У порядочной женщины, кроме любви, есть еще обязанности поважней!» И опять Лара даже с каким-то сожалением ей в ответ: «Ты никогда не любила... Несчастная ты, а не я... Мы не поймем друг друга. Уходи, уходи... Я устала,.;» Вот уже сколько лет прошло, а я все помню голос Лары, как она тогда говорила о своей любви... Можете себе представить, какое впечатление на меня, девчонку, произвел этот ночной разговор. На девчонку, которая о любви знала только из книг... Утром Лара ушла хлопотать за своего мужа. И Нюра с ней. Уж и не знаю, чем они могли помочь Володе... Аглая Константиновна сама разливала жиденький желудевый кофе. Ей какой-то знакомый сообщил, что Кошелева обвинили в намеренном потоплении парохода и бегстве с матросами из Севастополя. Потом Лиза и Евграф рассказывали, будто Лара ходила, доказывала — «Цесаревич» ее приданое, и Кошелев мог распорядиться им по своему усмотрению. Но разве этот наивный лепет помог бы капитану Кошелеву...
Сабинина отпустила нас с условием, что на следующий день мы снова придем. То ли ей страшно было оставаться .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52