.. Ко мне, боцману, всегда с уважением — Григорий Семенович, ну, понятно, он юнга. А стал капитаном, все так же уважительно — Григорий Семенович. Гриша... Любил его, хоть и немногим был старше, а как сына любил... Вот ты, Сергей Владимирович, и считай меня законным своим родственником. Если что надо — сделаю... Не мог я тебя мальцом к нам вернуть, не моя вина, а слова Владимира Ивановича свято помню. И в дом мой входи без стука, как в свой дом... Это я тебе на будущее. Понял ты меня?
— Понял, Григорий Семенович. Понял, и никакими словами не выразить того, что чувствую к вам, другу отца, за то, что встретили меня как родного...
Фомичов прокашлялся, обнял Кошелева за плечи и сказал:
— Родной ты и есть... Смотри же, Сергей, я жду!..
И еще раз пообещал Кошелев непременно приехать, как только что-нибудь узнает о сестре.
В машину Фомичов успел засунуть большой сверток с вяленой рыбой.
«ДяДя» Паша объявил, что он со всей артелью давно мечтал о таком «сувенире»... «Пчелка» выехала на шоссе, а Кошелев все еще видел в предрассветных сумерках на причале белую голову Фомичова.
— Хороший старик,— сказал «дядя» Паша. Он сидел, глядя в лобовое стекло, сгорбившись. «Пчелка» была явно не рассчитана на его рост.
Мимо промчалась темно-зеленая шапка Малахова кургана, мелькали увитые виноградом дворы. Слева внизу тянулась узкая полоса бухты.
— Как это объяснить... Но все, кто мне встречается, удивительно хорошие люди,— после долгого молчания сказал Кошелев.
«Дядя» Паша расхохотался:
— Нарочно подобрались!.. Посудите сами: откуда вокруг Вавилова плохим взяться? В гости не позовет, а вот в газете распишет — только держись! Что касается жулья и всяких хапуг — они у нас еще есть. Только порой либеральничают с ними — все воспитывают. Дали бы мне волю, я бы им, гадам, языки поукорачивал.
— Вот уже не думал, что вы такой кровожадный,— рассмеялся и Кошелев.— Знаете, мне почему-то по дума-лось, что у моряков и геологов много общего. Экспедиции, поездки, новые места...
— И это...— согласился «дядя» Паша и, сделав крутой вираж, вырвался к белым скалам Инкермана.— Вы замечали, ни одна дорога не бывает такой радостной, как дорога домой.
Кошелев искоса взглянул на него. Намек? Но «дядя» Паша простодушно улыбался и, видимо, вовсе не имел в виду своего собеседника.
— У всех вас много общего,— успокоившись, произнес Кошелев.— И самое общее — отличное настроение. На работе вы тоже такой?
— Естественно.,. Люблю свою специальность.
— А, допустим, не любили бы?
— Так меня что, за уши держат? — удивился «дядя» Паша.
— Ну, скажем, не вы, другой человек. И работает он из-за жалованья. Хочешь не хочешь...
— При чем тут хочешь не хочешь? Кто тебя принуждает?
— Допустим, условия заставляют.
— Нет, таких условий и быть не может. Что значит — «заставляют»?
— Да, пожалуй, у вас этого нет,— согласился Кошелев, делая ударение на местоимении «вас».— Немаловажное, кстати, обстоятельство. Даже главное...
— Естественно, не для тех, кто там у вас не имеет состояния...
Уходили, отодвигались белые горы с древними вырытыми в них пещерами. Вдали, за Севастополем, открывалось море, синее, как небо, слившееся с небом, и ветер, казалось, тоже был синим.
— Вы знаете, «дядя» Паша, многим эмигрантского состояния хватило ненадолго. Но были и такие, что приехали без всего, такие, которых просто испугали революция, голод, разруха...
— Кто же им виноват?.. Голова зачем-то к шее человека приделана... Не пожелали дома засучить рука» ва, работать, так пришлось там...
— Работать... А где ее возьмешь, работу?.. Где ее возьмешь в чужой стране?! Французов безработных было после войны достаточно. Знакомый деда после той, первой империалистической войны землю от снарядоз расчищал... И неразорвавшиеся снаряды... Только вы не думайте, что жалуюсь!—вдруг спохватился Кошелев.— Я просто так... поделился. Мои-то старики не нуждались. Я о других... Шаляпин как-то в Париж приехал. Дал большой концерт. Деньги огромные получил и все отдал нуждавшимся...
— Надолго ли хватило им этих денег? — «Дядя» Паша подался вперед, обгоняя мчавшийся на большой скорости рефрижератор.
— Ненадолго...— согласился Кошелев.— Я вот думаю, что дело не в том, ясная голова или нет. Уехали эти люди, принадлежавшие к определенному классу...
Сам того не осознавая, Кошелев все еще хотел найти оправдание старикам Сабининым. Зло, которое они причинили ему, его отцу и матери, он не простил, и все же пытался найти объяснение их бегству.
— Вероятно, принадлежность к определенному классу формирует личное начало. Класс, о котором вы говорите, жил только для себя, и люди ограниченные, жестокие, естественно, думали только о себе, о своих удовольствиях и удобствах... Однако принадлежали к этому классу и другие. Вспомните Пушкина, Грибоедова, Герцена, декабристов. Дело скорей всего в том, как человек понимает жизнь, для чего живет. А человек умный и порядочный не может не задать себе такого вопроса... Если не для чего, то это, извините, не жизнь, а... дорога к могиле...
— Вы правы... Вы даже не представляете, как вы правы!
— «Дядя» Паша всегда прав! На то он и «дядя» Паша! — слишком уж весело расхохотался великан, уловив в голосе Кошелева нечто такое, что требовало немедленной разрядки.
— Если же надо что-либо усложнить и окончательно запутать,— оживленно продолжал «дядя» Паша, обгоняя потрепанный грузовик,— то обратитесь к Леночке, моей
обожаемой супруге. Она даже борщи варит усложненные. Я не устаю убеждать ее податься в философы...
— А вы не боитесь последствий? Женщина-философ, жена-философ... Вы будете ходить побитым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52