случилось непоправимое. Рука перестала слушать его, искалеченная, «сжатая», деревянная.
Вернувшись через несколько месяцев домой, опять-таки не без вмешательства Алин, он с ужасом убедился, что никогда ему уже не сыграть концерт Листа. Он слышал, что такое бывает с пианистами и что это — конец. Все понял, начав играть первую часть концерта. Уже знал: жизнь рухнула. Ничего нет. Ничего не будет... Уже знал: с музыкой покончено, — и не мог отойти от рояля, не смел поверить...
Алин как будто ничего не замечала. Он ходил растерянный, подавленный и готов был простить ей многое. Алин была единственным человеком, с которым он мог поделиться своим горем. Ведь ничего больше у него не оставалось. Ничего и никого...
Но говорить об этом Серж не мог. Да и к чему говорить?! В музыке, так ему еще казалось, они умели понимать друг друга.
— Алин, сядь и слушай. Это очень важно...— И взял «На смерть героя» — то, что он был еще в состоянии играть. Алин поймет, и объяснять ничего не придется. Он и сам чувствовал, как трагически звучала меланхолия храмов Бетховена. Впервые с такой силой прорвалась скорбь... Тяжкие вздохи, глубокое отчаяние, безутешные рыдания... Жизнь кончена, будущего нет. Ты это понимаешь, Алин?..
Отраженная крышкой рояля, Алин со скучающим видом листала журнал.Это был конец. Конец всему. Оборвалась последняя нить...
Жюль появился как раз вовремя. Сама судьба, сжалившись, дала ему единственного и верного друга, единственного по-настоящему близкого человека.
Странно началась их дружба. В кафе. Тогда они выглядели уже совсем по-другому, эти маленькие кафе. Стопа немецких газет на столике, «Майн кампф», фотографии Гитлера, Геринга.
Они так и оставались, все эти газеты, почти нетронутыми. Бравурные марши по радио с лающими голосами вперемешку с теми же блюмеляйн и вельделяйн.
Серж, отдав официанту продовольственные талоны, обедал. Краснорожему немцу почему-то захотелось сесть за тот же столик.
Не поднимая глаз, Серж рванул к себе стул: пусть устраивается в другом месте.Но немец хотел сидеть только за его столом.«А я не желаю!» — Серж вскочил и сбросил руку краснорожего со спинки стула.
«Вас? Варум??» — Немец ошалело выпучил глаза: к таким отказам он не привык.
«Почему?! Потому, что я русский! Вот почему, грязная тварь!..» — Это Серж прокричал ему в самое ухо.
Очень вовремя подоспел Жюль и очень вовремя толкнул руку, поднявшую парабеллум...
— Что толку в браваде,— говорил потом Жюль.— Глу-по, бессмысленно. К чему лбом прошибать стену, когда есть другая возможность насолить бошам?!
Жюль был прав. К тому же он имел надежных друзей, и слова у него не расходились с делом...
Им, этим друзьям Жюля, он еще был обязан своей единственной встречей с Вики. Незабываемой встречей. Неизгладимой. Ходили среди маки слухи об отважной русской женщине, о ее бесстрашии и красоте, но разве мог он предположить, кто такая Вики?!
Ему поручили съездить в Париж и на словах передать ей, когда будет выполнена одна важная операция, о которой Серж не был информирован.
Даже увидев ее на улице возле Дома Инвалидов, он не поверил, что это именно тот человек, который ему нужен. В условленном месте оказалась княгиня Оболенская, Вера Оболенская, русская эмигрантка, которая всякий раз сидела в первых рядах партера, когда он приезжал с концертами в Париж.
Ее невозможно было не заметить, таким одухотворенным было ее лицо, таким чем-то своим, необычным выделялась она среди других женщин. Были в ее осанке, в движениях естественность, простота и какое-то врожденное изящество.
Он произнес условленную фразу, не веря, что получит ответ, и страстно желая этого, интуитивно чувствуя, что именно Вера Оболенская и есть та мужественная участница Сопротивления...
Нет, он не сказал, что узнал ее, и она сделала вид, будто встретила его впервые. Но разве об этом нужно было говорить? Разве не прочел он всего в ее влажных и тем; ных, как лесные озера, глазах? Они поняли друг друга.
Вероятно, и Вера думала в те минуты, что, как-то помогая французам, она ближе к России, к тем, кто, истекая кровью, сражается с фашизмом.
Единственное свидание с Верой Оболенской, с Вики, о которой ему как-то с восхищением рассказал Жюль. С чемоданом, набитым подпольной литературой, Вики попала в облаву... «Что там у вас?» — спросил полицейский. И Вики, подарив ему одну из своих очаровательных улыбок, лукаво ответила: «Разумеется, маленькая бомба, месье!..» Полицейский оказался истинным французом, способным оценить юмор и безоружным перед женской красотой. Он пропустил Вики.
Наблюдая за Верой Оболенской, Серж представлял се-бе, как непринужденно и хладнокровно держалась она в минуты опасности.
Они тогда шли и шли по набережной Сены, и Вера Оболенская, оживленно болтая, как бы невзначай назвала несколько фамилий эмигрантов, которых Серж знал, сказав, что прекратила с ними всякое знакомство. Это звучало предупреждением.
Впоследствии Серж убедился в их подлом предательстве. Продались гитлеровцам за жалкие подачки, за объедки с чужого стола,
Занятый музыкой, каторжным трудом у рояля, на который себя добровольно обрек, он и без предупреждения Вики был достаточно далек от эмигрантских сборищ.
Серж глядел на Веру и не мог наглядеться. Тонкий овал лица, чистый высокий лоб, узкие, приподнятые к вискам брови и продолговатые глаза, то веселые, блестящие, то темные, глубокие. Гранд-мама, которая знала все об эмигрантах, с неизменным восторгом говорила о русской княгине — красавице, блистающей на балах. С не меньшим восторгом упоминал об активной участнице Сопротивления Жюль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52