Густые темно-русые волосы волнистыми прядями падали ей на плечи. Видимо, вопросы моды ее не очень тревожили.
— Вот, угощайтесь, пока придет Анна Петровна! — сказала женщина, вытаскивая из буфета, миску малины, сливки и блюдца.— Обожаю малину.
Кошелев с изумлением наблюдал за женщиной. Она держалась так, словно была в этом доме хозяйкой. Неужели это и есть «профессорша», дочка Анны Петровны?
А если это так, то говорить при ней о «сбежавших буржуях» он не сможет. Она, конечно, поинтересуется, зачем ему понадобились «буржуи». Одно дело — сказать об этом старой женщине, и как-то неловко, очень неловко говорить при молодой, да еще и «профессорше».
— Что вы на меня так смотрите? Я испачкалась? — Она потерла щеку, вскочила и заглянула в висевшее на стене зеркало.
— Нет... Все в порядке,— пробормотал Кошелев.— Совсем не это...
— Вы уж извините, что застали нас врасплох. За разговорами все некогда было как следует прибрать,— доверительно сообщила «профессорша», возвращаясь к столу, и стала накладывать гостю, несмотря на его протесты, полное блюдце малины.
— Да, еще сахар!..— Она снова вскочила и высыпала в его блюдце чуть ли не полсахарницы.— Ешьте. Малина — вещь полезная. А главное, вкусная. Сливок хотите?— Было в «профессорше» что-то мальчишечье, озорное.
— Хочу! — вдруг в тон ей ответил Кошелев. Интересно, как и такое блюдце она еще и сливок нальет?!
— Отъешьте немного,— деловито посоветовала «профессорша».
— Все! — съев несколько ложек, сказал Кошелев.— Наливайте...
— Хотите вина? Пока нет никого, давайте выпьем. А?.. Я уже сто лет не пила. Провожали меня друзья-приятели, милейшие люди, но «склеротики», «давленцы» и вообще высокоидейные и высококультурные товарищи. А я не. высококультурная и обожаю вино.— Она опять подошла к буфету.
— Вот! «Черная рябина». Какое-то сверхособое вино. Месяц назад мне подарили.
Она поставила на стол рюмки и протянула бутылку Кошелеву.
— Откройте, пожалуйста, я не умею.
— За что же мы выпьем? — спросил он, наливая вино. Что ж это такое? Еще полчаса назад он никого не хотел видеть, ни с кем не хотел говорить. Жизнь была кончена, и картины, одна мрачней другой, возникали перед ним. И вот он свободно болтает с незнакомой женщиной, улыбается, шутит... Да, конечно, характер у него неуравновешенный, но... тут совсем другое. Он не может не
отозваться на простое, милое, не преследующее никакой корысти отношение.
Каковы бы ни были его знакомства там, в Марселе, исключая Жюля и его друзей, все сводилось к одному: чего-то от него хотели, ждали. Да и Алин... Алин тоже... Он должен был жениться, он должен был приносить деньги, он должен был добиться успеха,— в конечном итоге успех — тоже деньги, какие бы красивые слова ни говорились.
А эта женщина, эта «профессорша», имени которой он еще не знал, и спросить теперь уже неудобно, эта женщина, для которой он — как прохожий на улице, и все же они дарит ему свое внимание, заражает какой-то светлой радостью жизни... Именно жизни...
- Мы выпьем снимала за мой приезд! Сначала. Потом аа знакомство.—Она подпили рюмку, Я приехала домой! Здесь и родилась и выросла. В этом хорошем городе, ни этой тенистой улице!
Лицо ее стало серьезным, даже немного слишком серьезным. Мгновенно пропал веселый блеск глаз, ямочка на щеке. Сейчас она выглядела гораздо старше... Явственнее проступили морщинки у глаз.
— Ведь и я родился в этом хорошем городе и на этой тенистой милой улице...
Она широко раскрыла глаза и снова улыбающееся лицо, снова блестят ясные серые глаза.
— Как же я вас не знаю? — удивилась она.— Я всех ребят с нашей улицы знала... Ребята... Теперь у меня самой уже большие ребята... Да... Как же я вас не знала?
— Меня отсюда увезли трехлетним.— Он сосредоточенно разглядывал на свет темное, очень темное густое вино.
— Тогда за возвращение домой! Ваше и мое! — Она чокнулась с ним и стала небольшими глотками пить вино.— Вкусное, не правда ли?
— Очень! Особенно после такого тоста...
Она поставила на стол рюмку и, принявшись за малину, подняла на него глаза:
— Уже немного привяла. А когда в лесу или в саду... Вы любите есть малину прямо с куста?
— Еще бы! —улыбнувшись этому «юному» разговору, ответил он. И, стараясь в свою очередь поддержать такую непосредственную беседу, спросил: — А яблоки, прямо с дерева? Любите?
— ...И если дерево в чужом саду! — рассмеялась она.— Бедной маме Нюсе я доставляла немало хлопот...
— Как вы сказали? — прошептал он, потому что вдруг тесно стало в груди. Перехватило дыхание, от знакомого имени — Нюся, Нюра... Нюра, которую он искал и не мог найти... Конечно, совпадение. Совпадение...
— Что с вами?! — испуганно спросила «профессорша».
— Как вы... сказали? — дрогнувшим голосом повторил он.
— Я сказала, что доставляла много хлопот Анне иет-
— Нет, раньше, раньше как вы сказали? — подавшись вперед, он сбросил рюмку, не заметив этого.— Вы не так назвали Анну Петровну.
— Мама Нюся!.. Все звали ее Нюрои, а я не выговаривала...—Она замолчала, растерянно глядя на Кошелева.
Он вскочил, подошел к ней и, упираясь руками в столешницу, словно боясь упасть, заговорил, сбивчиво, торопливо:
— Напротив дом... Там жили Кошелевы... Семья капитана... Нюра... горничная Нюра. У них была. Я искал ее... И она...— Он замолчал, потому что «профессорша», удивленно подняв темные крутые брови, с недоумением
смотрела на него.
— Мама Нюся действительно была горничной. Очень давно... Что ж тут такого?
Он тяжело перевел дыхание. Откинувшись назад, непроизвольным движением сплел пальцы, прижав их к груди, словно хотел о чем-то просить, молить эту незнакомую женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52