Но, не поддаваясь настроению, он с нарочитой беспечностью продолжал: — Не забывайте, газетчики самые любопытные и в силу этого самые общительные люди на всем земном, шаре! — и уже серьезно заключил: — Я видел вас в Марселе, вижу теперь здесь.
Этим многое сказано.
— Не пытайтесь меня убедить, что любой,на вашем месте поступил бы так же.
— Точно так же, если он настоящий газетчик, а не... шкура. Ну, ладно, составим на сегодня план. Следовательно, сейчас вы идете завтракать. Потом занимаетесь, чем хотите. И мы встречаемся вон под теми прохладительными напитками.— Вавилов указал в окно на киоск.— А я пока бегу по редакционным делам.
— Дожидаться я буду на крайней скамье...—При последнем слове у Сержа мелькнуло воспоминание о другой скамье в темном сквере. Но было оно как стертая кинолента.
— Да, да... И главное — не наедайтесь. Перед обедом у тети Мани я обычно двое суток не ем,— смеясь заключил Вавилов и стремительно вышел. По лестнице он, очевидно, бежал,так дробно звучали его удаляющиеся шаги.
Наскоро позавтракав, Серж вышел на Приморский бульвар.
Еще мокрые после поливки анютины глазки, яркие гвоздики, беспомощные, припавшие к влажной земле незабудки нежились в процеженных сквозь листву платанов нежарких лучах утреннего солнца. По краям аллеи, высокомерно вскинув султаны, словно под бравурный марш, выстроились гладиолусы. Парад цветов перед ослепительно светлыми фасадами старинных зданий.
В представлении Сержа все еще жила растерзанная, голодная Россия, как говорила гранд-мама и сообщали эмигрантские «Последние новости» и «Возрождение», потому что даже статьи в «Известиях», которые после войны появились в киосках, полеты космических кораблей, рассказы туристов,— даже все это не могло рассеять тех, самых первых представлений. Вероятно, ничто не в силах окончательно стереть воспринятое в детстве. Обо всем этом Серж не задумывался, но как-то само собой в его сознании уживалась прежняя и новая Россия.
И вот они, старые дома, которые стояли здесь во времена Сабининых, словно не было разрухи, словно не было пожаров и бомбежек войны. Самой последней войны...
Широкая парадная лестница— из города в порт. Гостеприимная? После всего, что было?!
Но об этом и о многом другом предстоит подумать потом, когда за кормой лайнера останется так радушно принявший его берег, когда вернется он, Серж, к прежнему существованию. Тогда... А теперь, сегодня, завтра — только розыски, только встречи и впечатления...
Миновав памятник потемкинцам, о котором ему вчера рассказывал Вавилов, Серж вышел на улицу Карла Маркса. Если б на табличке стояло прежнее название улицы — Екатерининская, о которой он слышал в детстве и которая находилась недалеко от особняка Сабининых, он бы стал искать свой дом. Но прибитая на угловом доме табличка с новым названием улицы ничего ему не сказала, и он пошел дальше.
Невысокие деревья с большими, почти круглыми листьями, плоской кроной и гладкими серыми стволами бросали густую тень. Деревья гармонировали с домами, украшенными фресками и мозаикой, с полукружьями эркеров и балконов, не закрывая старинных украшений и как бы подчеркивая их.
Серж шел, поглядывая на таблички перекрестных улиц, в надежде Прочесть: «Улица Гоголя». Ее-то не стали бы переименовывать. Конечно, проще всего было бы спросить, как туда пройти, но он полагался на свою интуицию, которая непременно приведет его к «нашему особняку», как до последнего дня своей жизни говорила гранд-мама.
Однако все дело было не столько в интуиции, сколько в том, что Серж робел перед прохожими и не мог заставить себя обратиться с просьбой к кому-либо из них. Так он брел, сворачивая с одной прямой улицы на другую, мимо высоких просторных витрин, незаметно присматриваясь к прохожим. Его поражало особенное выражение на их лицах, чем-то схожее с выражением лица Вавилова. Но не того, чужого, холодного, встреченного в Марселе, а вчерашнего, радостно воскликнувшего: «Ты ли это, старик?!»
Люди встречались озабоченные и оживленные, но что-то роднило их так же, как пробегавших мимо до черноты загоревших белозубых ребятишек. Но что именно общего было в этих лицах, Серж объяснить не мог...
Не меньше часа Серж уже путешествовал по городу, и было совершенно очевидно, что интуиция подвела. Дома стали поменьше, улицы поуже. А «наш особняк» находился где-то в центре города. Теперь на таблички Серж поглядывал уже больше по привычке.
Несколько раз он порывался было подойти к кому--нибудь, но обратиться к женщине казалось неудобным, а мужчины шли торопливо, и остановить их, задержать было неловко. Наконец Серж еще издали заметил симпатичного старичка с хозяйственной сумкой в руке, который, по-видимому, никуда не спешил.
— Гоголя? Вы спрашиваете про улицу Гоголя! Да ведь вы направляетесь совершенно в обратную сторону! — заволновался он в ответ на вопрос Сержа.— Вы идете на Молдаванку, а не к улице Гоголя! Какой же, извиняюсь, дурак сбил вас с толку?!
Привлеченная этим энергичным возгласом, молодая женщина тоже остановилась:
— Меня точно так же заставили пройти пол-Новороссийска да еще с дитем на руках, когда месяц назад муж пришел из рейса! — запальчиво вмешалась она.— Где только у людей совесть?! Не знают, а берутся объяснять.
— Мне никто не говорил... — в замешательстве пробормотал Серж.
— Но почему вас одного отпустили? Приезжий человек первый день в городе... Иди, ищи...
Серж удивился проницательности женщины, и, преодолев смущение, спросил:
— А как вы узнали, что... первый день?
— Что ж тут узнавать?! Вы ж белый, как сметана!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52