для проверки фактов создадут комиссию, это потребует времени, а дом го-
тов и райисполком и райком своей властью могут просто передать нашу
жилплощадь очередникам, которые живут в гораздо худших условиях, чем
сотрудники издательства. И это будет справедливо, Мы там и так в роли
просителей, в виде исключения. В результате никому ничего не дадут. Ни
Королеву, ни Горскому, ни Истомину, ни Голиковой... Вера Ивановна, сколь
лет ты ждала двухкомнатную квартиру как очередник района?
- Да считай всю жизнь. Как дочку на учет поставили.
- А сейчас ты согласна на однокомнатную?
- Конечно, согласная, лишь бы дали, а я уж на кухне как-нибудь, -
стала креститься Вера Ивановна.
- Остается еще Истомин. Мы понимаем сложность положения, но поскольку
его жена еще пробудет в санатории месяца два-три, просим его подождать и
твердо обещаем добиться для него отдельной квартиры в ближайшее время.
Валерий Сергеевич согласился с нашими доводами. Не так ли?
Никто, кроме Гладилина, не смотрел на меня, но мне казалось, словно я
на огромной пустой сцене и все сидящие в этом зале ждут моего ответа...
Глава сорок первая
--===Свое время===--
Глава сорок первая
Эх, поезд, моя колесница, перестук колес, вагона качка, за окном вертикальный
промельк придорожных столбов и в середине горизонта - точка, вкруг которой
вращаются поля, перелески, текущие речки, вкруг которой, кажется, бесконечный
оборот делает наш поезд.
Еду к Наташе, в Крым. И мысли мои тоже вкруг одного и того же - что
же нас ждет? Язык не поворачивается вымолвить это слово, глаза не глядят
в пустые глазницы гибельной истины, душа каменеет предчувствием и только
надежда, светлая, как солнышко, истово верующая в благополучный исход,
только надежда зовет к жизни и хранит от невзгод. Ничего, все будет хо-
рошо, если только хорошо сделали операцию, удалили всю нечисть. Есть еще
уникальное средство, как сказал аспирант Воробьев. Сколько стоит "Моск-
вич" последней модели?.. И где взять такие деньги?.. У Пижона они навер-
няка есть, а мои родители, мои друзья и знакомые живут до получки, если
и собрать с миру по нитке, то есть еще одно, главное - о долгах обяза-
тельно узнает Наташа, никак не скроешь, спросит - для чего?.. Сказать ей
смертоносную весть?.. Это убьет ее, отравит ее существование, ее жизнь,
и без того, может быть, короткую... Я старался не заглядывать в черную
бездну всех этих проблем, живя по принципу - будь, что будет!
А случилось все страшнее, чем можно было бы предположить при самых
худших опасениях.
Наташа не встретила меня на вокзале, как обещала, я бестолково про-
торчал целый час на вокзале, даже начал сердиться, как же так, ведь до-
говаривались и вроде кроме перрона ни ей, ни мне некуда деться, а надо
же - разошлись.
Вышел в город, разузнал, как добраться до санатория, и на редко ходя-
щих автобусах, как на перекладных, попал-таки туда, куда надо.
Из лечебного корпуса меня отправили в хирургический , где я узнал,
что Истоминой вчера вечером сделали операцию - вырезали аппендицит и что
повидать ее можно только завтра.
Я вернулся в центр города, измочаленный жарой и тяжелым чемоданом,
отыскал бюро по сдаче комнат, договорился с какой-то женщиной на улице,
дотащился до ее дома, где на веранде стояла моя койка, лег и еле дождал-
ся утра.
Наташа встретила меня слабой, виновато-удивленной улыбкой, сама не
понимая, как же это она опять попала под скальпель хирурга.
Я покормил ее и к середине дня попал, наконец, к главному врачу - се-
довласой женщине с жесткими, мужскими чертами лица. Она курила папиросу
за папиросой и только усмехалась в ответ на мои взволнованные речи. Ну,
что вы, молодой человек, рядовая операция, аппендиктомия, для студентов
второго курса, нет, ничего не надо, через неделю будет прыгать ваша не-
наглядная, как птичка на ветке.
Неделя прошла незаметно по самим собой установившемуся распорядку:
чуть ли не с первым автобусом - в санаторий, до обеда с Наташей, потом в
город - перекусить и снова - на белую табуретку рядом с Наташей. Поправ-
лялась она медленно, температурила, то наступало улучшение, как просвет
в тучах, то жар полыхал лихорадочным румянцем на ее щеках.
Главврачиха невозмутимо курила и не утруждала себя даже ответом на
мои вопросы.
Настал день, когда Нташа сказала мне, что ее переводят обратно в ле-
чебный корпус, а это значит, что нечего опасаться. Я ушел от нее поздно,
мы весь вечер проговорили, не засечая времени, пока не прозвенел сигнал
отбоя.
Безумие - царь и воля его творится...
Наташа лежала на спине, раскинув исколотые шприцами руки в желто-лиловых
кровоподтеках, змеилась трубка кислородной подушки. Наташа тяжело и часто
дышала, на шее, вздуваясь и опадая, бился пульс. С трудом подняла тяжелые
веки, посмотрела на меня с отчаяньем и только выговорила:
- Валера, я умираю...
В ординаторской, куда я, оглушенный, вышел, какой-то мужчина в белом
халате зло кричал на главврачиху:
- Почему же вы не собрали консилиум, коллега? А?!
Коллега с неприступным видом закусила мундштук папиросы и ничего не
ответила.
Наташа умерла утром. Перед смертью пропала боль, ей легко дышалось и
говорилось, она вспоминала без боязни, казалось, совсем прошедший страх,
и ничто не предвещало близкого обрыва. Вдруг замерла на полуслове и так
и не договорила начатое:
- Ты не поверишь, Валера...
В морге я коснулся губами холодного, как булыжник, лба Наташи и ото-
шел от гроба. За спиной тихий шепот старшей медсестры отделения, пришед-
шей со шприцем на всякий случай, потому что сердце работало на разрыв:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64