капитализм гниет, социализм стро ится,
раз в газетах напечатано, значит, так и должно быть. И не иначе. Верь,
не размышляя, не сомневаясь, легче будет жить, а ведь за легкую жизнь и
боремся... Я вспомнил, что в Африке, в черной, страшной Африке, члены
племени так верят своему сельскому колдуну, что если он прикажет уме-
реть, то здоровый, крепкий воин ложится и умирает. Потому что верит
очень. Не сомневается.
Мы вернулись домой.
Домой.
Так, словно и не было больницы, санатория, Наташи.
Пропало то время, кануло.
Я сидел на стуле, вперившись в экран телевизора, пока не кончились
передачи.
Встал, выключил телевизор. Обернулся.
Тамара сидела на кровати и плакала. Беззвучно, тихо.
Просто катились и катились слезы из глаз.
Ушел на кухню.
Очень хотелось курить. Очень.
Постоял у открытой форточки.
Наплевать и забыть, как сказал Чапаев в кино. Мое дело - кино. Мое
дело - делать кино. Говорить киноязыком о своем времени. Для этого -
поступить на Высшие режиссерские. Это - главное. Остальное будет как бу-
дет.
Я вернулся в комнату, разделся в темноте, залез под одеяло. Тамара
отодвинулась, освобождая мне место. Я обнял ее. Она взяла мою руку и ос-
торожно погладила ею свой живот.
Глава пятая
--===unsaved:///newpage2.htm===--
Глава пятая
Свершилось.
С высших режиссерских пришло официальное приглашение на собеседова-
ние. Это означало, что творческий конкурс я прошел, что мои сценарии
чем-то приглянулись, чем-то привлекли внимание высокой комиссии. С рабо-
ты ушел, сказав, что вызывают в военкомат.
Небольшой просмотровый зал: пять или шесть рядов кресел, шелково отс-
вечивающий прямоугольник экрана, уютный пульт с микрофоном для перевод-
чика - в таких зальчиках, где главный хозяин - экран, проходят закрытые
просмотры, здесь святая святых искусства кино. Между креслами и экраном
- стол, прогнувшаяся в почтительном наклоне лампа. С той стороны стола -
он, с этой - я. В коридоре, в толпе таких же претендентов, мне назвали
его фамилию.
Чулков.
Я видел его фильм "Весенние заботы". Серость. И он будет учить меня
кинорежиссуре?
Чулков поднял голову, изучающе осмотрел меня. Как доктор больного.
Я рассмотрел его тоже. Почти совсем лысый, впалые щеки, тонкие губы,
очки в массивной оправе. Такие очки придают значительность лицу.
- Расскажите о себе, - наконец попросил он.
- Родился... учился... женился...
- Какое удивительное совпадение, - усмехнулся Чулков, - и я родился,
учился, женился. По образованию вы кто?
- Инженер.
- Так и работали бы инженером себе на здоровье.
Про здоровье лучше не поминать - еще узнает про туббольницу. Чахоточ-
ных в режиссеры не берут.
- Я работаю редактором в издательстве.
- В каком? - оживился Чулков.
- В отраслевом. По распределению.
- А... - неопределенно-разочарованно произнес Чулков.
Скорее всего интерес у него ко мне не пропал бы, будь я сотрудником
"Искусства" или "Художественной литературы".
- И все-таки зачем вам в кино?
Дурацкий вопрос. Неужели неясно? Хочу рассказать про новогоднюю елку
с военными игрушками, голод эвакуации, удар ножом в живот колобовского
парня, похороны Сталина, оттепель, чистое небо, запуск первого спутни-
ка... про свое время. Только разве он поймет?
- Кино люблю с детства. Хочу поставить фильмы по сценариям, которые
представил на творческий конкурс.
- Ага, - согласно кивнул головой Чулков. - Тогда все понятно.
Что ему понятно, уже раздраженно подумал я. Мне не нравился этот че-
ловек, не нравилась его картина "Весенние заботы" про колхозное село с
ядреными девахами и сельскими чубатыми парубками, которые преодолевают
трудности в вопросах весеннего сева и любви, распевая частушки. Когда
сеять им, конечно же,подсказывает секретарь парткома, правда, предвари-
тельно посоветовавшись со стариком, народным умельцем и балагуром. Кра-
сивые полушалки, красивые полушубки, красивая полуправда.
- Возьмем для начала ваш сценарий "Немая", - Чулков действительно
взял листы со стола, вгляделся в них. - О чем история? Девочку контузило
во время войны, а заговорила она снова, когда влюбилась. Чисто медицинс-
ки это возможно?
- Не знаю. Разве такой вымысел недопустим?.. Здесь же идея: любовь
сильней войны.
- Любовь? Сильней? Войны? - скептически пожал узкими плечами Чулков.
- Ну, хорошо, предположим, хотя где-то это уже было... Все было... Все
эти мелодраматические терзания на фоне красивых морских пейзажей. Давай-
те-ка поставим вопрос по-другому. Ответьте мне: Кто она? Чем занимаются
ее родители? Какая профессия у героя? Портной, космонавт, сталевар?..
- Понятия не имею, - пришла моя очередь пожимать плечами.
- Автор сценария, - назидательно сказал Чулков, то есть вы, обязаны
знать про своих героев все. Иначе, в чем же у вас правда жизни?
В полушалке и в полушубке, подумал я.
- Получается абстракция, а это не пойдет, не пройдет. Любовь сильней
войны. Чистый пацифизм. Море, пляжи, чайки, волны - все красивенько, но
откуда эти люди? Что они, из чего-то не материального созданы? А скорее
всего, так оно и есть. Они - не люди, гомункулюсы, плод вашего разгоря-
ченного воображения. Не более того. Следуем дальше. "Живописец Болотни-
ков".
Он взял листки моего сценария, поднял на лоб очки, сразу потеряв зна-
чительность, и подслеповато углубился в чтение. Ясмотрел на пустой экран
за его спиной. Белый, как бы ждущий взрыва, готовый для проекции полотен
Болотникова. Вот уж про кого я знаю все. Еще бы - лежали в одной палате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64