.. Это о ней, о Светлане, кто-то анонимно
позвонил Тамаре.
- Фантастика? Про любовь? - рассмеялась Светлана. - Не представляю.
Так не бывает.
- Бывает. В искусстве все бывает, если только оно настоящее. Непод-
дельное.
- А вот что значит настоящее и ненастоящее искусство? - уже всерьез
спросила Светлана. - Разве есть ненастоящее искусство? Это же алогизм.
- Пришли. Нам, кажется, сюда, - посмотрел я в бумажку с адресом.
По длинным крутым маршам старого дома мы поднялись на третий этаж.
Позвонили в высокую дверь. Не сразу загремели засовы, цепочки, замки.
Дверь распахнулась, вынеся волну застоявшегося воздуха, запахи кухни,
нафталина. В ноги бросился, толкаясь, бесцеремонный лохматый пес.
- Той, на место, - лениво шуганул пса невысокого роста мужчина. Лыси-
на, волосатая грудь, майка, полосатая шелковая пижама, шлепанцы на босу
ногу.
- Проходите. Проходите, пожалуйста, - пригласил он. - Мы ждем вас с
утра.
В комнате неметено, на столе большая черная сковорода, куски хлеба,
тарелки с остатками завтрака, чашки с недопитым чаем. Орет телевизор.
- Кто там? - выглянула из кухни пожилая женщина в фартуке, с длинным
ножом в руках. Смерила нас, даже не нас, а наши ноги, подозрительным
взглядом.
- Успокойтесь, тетя, - сморщился, как от зубной боли, лысенький. -
Это к папе. С избирательного участка. Сегодня же выборы. местных депута-
тов.
- Здравствуйте, - сказал я.
Тетя, не ответив, развернулась, ушла на кухню. Загремела там кастрю-
лями.
- Не обращайте внимания, - пожал плечами лысенький, подошел к телеви-
зору, уменьшил громкость.
- И папа, и тетя плохо слышат, - пояснил он. - Сейчас папу позовем.
Он гуляет. На балконе. Папа после смерти мамы очень сильно переживает,
забывается, поэтому я звонил, чтобы прислали кого-нибудь. А тетя боится,
что я унесу отсюда что-нибудь. А зачем это делать? Я все равно здесь
прописан. Папа! Папа!..
Он стал стучать кулаком в балконную дверь. Старик на балконе сидел
спиной к окну, на стуле с высокой гнутой спинкой, грудью навалившись на
перила, и жадно рассматривал улицу. Резко обернулся, увидел нас. Радост-
но, молодо заулыбался. Вошел в распахнутую сыном дверь свежий, розовый.
Неожиданно для его возраста очень крепко пожал нам руки.
- Вы ко мне? Очень, очень рад. Прошу садиться. Сейчас будем пить чай.
Я вас ждал. Ну, рассказывайте. Ах, какие же вы молодые, какие красивые.
Что?! А?! Да, да, прекрасно, что вы пришли, как все прекрасно! Вы гово-
рите, говорите, пожалуйста, все, все расскажите, это так интересно, ка-
кие вы. А?! А ведь мы тоже в свое время... Голод... Война... Гражданс-
кая... Сабли наголо!.. Эска-а-дрон... Там я и познакомился с Тосей...
Эх, Тося, Тося...
Старик неожиданно, без перехода, бурно расплакался - так же, как ра-
нее бурно радовался.
- Ой, что вы! - взяла его за трясущиеся руки Светлана.
- Папа, не надо, прощу вас, папа, - громко, но очень спокойно, даже
равнодушно, сказал лысенький, утомленно подняв брови. - Люди ждут. Им
еще много ходить надо. Где ваш паспорт? Вы вечно куда-нибудь его пряче-
те.
Старик сел, весь как-то съежился, посмотрел снизу благодарно на Свет-
лану, не отпуская ее рук.
Я поставил урну на край стола.
Старик поднялся, выпрямился, взял избирательные бюллетени и торжест-
венно опустил их в прорезь.
- За власть Советов! - твердо сказал он.
Он смотрел на нас невидящими глазами, потому что ему открывалось то,
что неведомо нам, может быть степь, эскадрон в буденовках с саблями на-
голо, Тося...
Следующий наш адресат проживал рядом, в этом же доме, в соседнем
подъезде.
Дверь открыла строго, но нарядно одетая... дама, иное определение к
ней не подходило. Сдержанно-любезная, но не надменная, а с большим дос-
тоинством и чем-то очень привлекательная.
- Прошу вас, раздевайтесь, - плавным жестом руки предложила она нам.
- Да мы на минутку, - сказала Светлана, доставая избирательную урну
из авоськи.
- Неудобно, молодые люди, в верхней одежде находиться в доме. Прошу
вас.
Наверное, Светлана почувствовала себя также неловко, как и я, - ведь
это так естественно: раздеться, раз пришел.
В этой квартире, в отличие от предыдущей, было тихо и чисто. Тисненые
обои, мебель красного дерева, старинные напольные часы в мой рост, на
стенах картины.
За столом в гостиной сидел высокий, если так можно сказать о сидящем,
человек с густыми белоснежными волосами, очень чистой, без морщинок, ко-
жей и умными спокойными глазами.
- Папастов Евгений Валерианович, экономист, - представился он, не
вставая. - Прошу простить великодушно, ноги отказывают, приходится си-
деть. Присаживайтесь и вы. С кем имею честь, молодые люди?
Мы назвались.
- Вот и чудесно. Машенька, угости Светлану и Валерия чаем, ничего,
что я вас так запросто называю?
Дама уже вносила поднос с ажурным сервизом.
Я принялся помогать расставлять чашки, а Светлана поднялась и пошла
вдоль стен, рассматривая картины. У одной из них она задержалась надол-
го. Сквозь кусты и деревья деревенского погоста, покосившиеся кресты
проглядывала стоящая на пригорке церквушка. Белая, как невеста.
- Нестеров, - Евгений Валерианович тоже взглянул на картину, хотя бы-
ло заметно, что ему интереснее было наблюдать за Светланой. - Как тут не
вспомнить:
Эти бедные селенья,
эта скудная природа,
край родной долготерпенья,
край ты русского народа.
Н о не поймет и не заметит
гордый взор иноплеменный,
что сквозит и тайно светит
в наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
всю тебя, земля родная,
в рабском виде царь небесный
исходил, благословляя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64