- Совсем без понятия, идол, - сердито закричала Елена Ивановна. - Ей
к докторам, а она выпимши.
- Маманя, цыц, - добродушно отмахнулся Кирилл от Елены Ивановны. -
Это же не водка, а вино. Портвейн. "Лучший". Сто тридцать семь копеек с
посудой. Тогда с тобой, Валерка? За Наташкино здоровье неужели не
выпьешь?
- Вот вернется она домой здоровая, тогда и выпьем. Все вместе, - от-
рицательно покачал я головой.
- Это сколько ждать, - уныло протянул Кирилл. - Месяца три как штык.
Столько мой слабый организм не выдержит.
- Бугай ты, слонище, еще жалуется, - с горечью в голосе сказала Ната-
ша. - Слон и есть. Большой, добрый и глупый. Представляешь, Валера, пока
он в свой ручной мяч играл и сам был, как ручной. Чемпион Союза, мастер
спорта, любимец команды, а как ушел из большого спорта - кто он? Деся-
тиклассник необразованный. Кому он нужен? Да никому, кроме забулдыг под-
заборных. Проводили его, правда, с почетом, телевизор подарили, завскла
дом назначили. Была я у него. Проходной двор. Всех алкашей с округи соб-
рал. Сборная алкоголиков.
- Ребят не трогай, им тоже несладко живется, - помрачнел Кирилл.
- Гляди, добром это не кончится, - вздохнула Наташа. - Ну, хватит,
поехали.
Мы вышли на улицу, я нес сумку, а Наташа ухватила меня за свободную
руку и крепко прижалась ко мне. Мартовское солнце словно играло с горо-
дом в прятки, то скрываясь, то выглядывая из-за быстро бегущих облаков.
Славный был денек.
Мы спустились в метро, сели в полупустой вагон. Напротив нас сидел
мрачный старик с взъерошенными кустистыми бровями. Он обводил грозным
взглядом вагон и что-то презрительно ворчал себе под нос. Мы было при-
тихли, но вдруг Наташа фыркнула, сдерживая смех, и показала мне глазами
на ноги старика. Он был в разных носках, черном и желтом.
Теперь и я не мог удержаться от смеха.
Мы с безразличным видом смотрели по сторонам, потом встречались гла-
зами с Наташей и начинали мелко трястись и постанывать от очередного
удушающего приступа смеха.
Старик заметил наши судороги, сначала изумленно уставился на нас, а
потом, когда поезд вылетел из туннеля и сбросил ход у очередной платфор-
мы, встал и театрально громовым голосом произнес, глядя на меня:
- И лишь бумажные цветы воды боятся...
И вышел.
Вот тут мы уже дали себе волю и нахохотались до слез.
Научно-исследовательский институт, куда мы ехали, располагался в пре-
делах Москвы, но добираться до него было легче электричкой. Выйдя из по-
езда, мы поднялись с железнодорожной платформы на переходной мост и
спустились в березовую рощицу, в глубине которой виднелась институтская
ограда.
Исчезли, пропали городские шумы, нас обступила тишина, нарушаемая шо-
рохом оседающего снега, редкой капелью с веток берез и невнятным говором
ручейка в придорожной канаве. Весна, подумал я, но когда мы зашли в
больницу и я ждал Наташу в приемном покое, то подумал, что не имеет зна-
чения весна, лето или зима - раз первый день в больнице, значит осень.
Осень нас, чахоточных, как цыплят, ловит и считает. Осенние итоги:
сколько кому отпущено?
Я дождался Наташу, забрал у нее сумку с вещами. Она достала из плас-
тикового пакета косметичку, покопалась в ней и вытащила маленького об-
лезлого медвежонка.
- Здесь, - по-детски хвастливо показала она мне его. - Мой талисман.
Его зовут Потап. Он нам обязательно поможет. Правда, Потап?
Помогали бы амулеты, Наташку обвешал бы ими с головы до ног и сам об-
вешался бы. У нас в издательстве одна сотрудница, технический редактор
по специальности, мы их техредьками зовем, так у нее дома во всех комна-
тах, даже в туалете, специальные камни разложены. Обереги называются.
Оберегать должны от порчи, от сглаза, от всякой заразы. Несчастней ее,
кажется, нет женщины...
- Конечно, поможет, Натусь. Ну, Потап, я потопал. Завтра опять жди.
Глава восемнадцатая
--===Свое время===--
Глава восемнадцатая
И тот день начался как один из череды буден, что составляют ритм рядовой
рабочей недели. Без двух минут девять я вошел в двери издательства. Главное -
пересечь порог до того, как минутная стрелка, вздрогнув, встанет вертикально,
иначе комсомольский прожектор вывесит плакат с лозунгами "За образцовую
трудовую дисциплину!", на котором в числе злостных нарушителей будет вписана
черными печатными буквами и твоя фамилия - опять на полторы минуты ты не
дотрудился ради общего блага, что, в свою очередь, послужит поводом для
нравоучительного поминания в докладах комсомольского секретаря на очередном
собрании, а также основанием для снижения баллов родной редакции в широко раз
вернувшемся социалистическом соревновании нашего славного коллектива за
достойную встречу всемирного праздника трудящихся - Первого Мая и лишения
квартальной премии, по крайней мере, на пятьдесят процентов. Лично для меня
это грозило обернуться ощутимой потерей: вместо двадцати рублей премии я
получил бы десять... За квартал... За три месяца... При окладе в сто
двадцать... Минус алименты, налоги, взносы...
Сегодня мне повезло - я успел. И очень вовремя, потому что краем гла-
за увидел под лестницей около столика вахтера две фигуры с заспанными
лицами - комсомольский прожектор высвечивал опоздавших. У одной из фигур
была точеная фигурка, ясные голубые глаза, высокий гладкий лоб и копна
светлых кудряшек, похожих на ворох древесных стружек.
Жанна Панова.
Мы с ней - члены комсомольского бюро. Она - оргсектор, я - культсек-
тор. Такая веселая, такая улыбчивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64