..Толпа принялась выкрикивать хором, скандируя: «До-лой шлю-ху! До-лой шлю-ху!» — очевидно, с намерением подсказать осажденным, что они должны покончить с Долли именно таким образом, как произносилось: разрезать ее пополам — и все дела... Если Долли даже слышала эти вопли и могла их различать, она тем не менее не придавала им значения. Знай посиживает себе в окошке, этакая бледная отчужденная средневековая принцесса Гильдебрандт в ожидании красавца, благородного рыцаря, каковой умчит ее отсюда на арабском скакуне.Но рыцарей поблизости отнюдь не оказалось. Была группа прекрасно натренированных полицейских, надеявшихся, что их организация, дисциплина, сплоченность, а главное — их терпение решат проблему таким образом, что в осажденном домике никто не взлетит на воздух.В нем были двое преступников, а Брэди по опыту знал, что договориться с ними проще, чем, скажем, с политическими террористами или психами. Уголовники понимали, что такое условия сделки; вся их жизнь, в принципе, основывалась на купле-продаже. Уголовники знали, что правила — жесткие, особенно насчет оружия, и что эти правила выполнялись неукоснительно. Уголовник, к примеру, знал, что уж если у него револьвер 45-го калибра, то он ни за что не получит автомат 83-го года в обмен на заложника; если ему говорили, что он никогда не получит заложника взамен другого, он так это и воспринимал: не получит ни за что. Он также знал, что нельзя ни за что тронуть кого-нибудь, присланного приготовить ему поесть или постирать. Ему было известно, что такое последняя, нижняя черта, и он будет выглядеть глупо и непрофессионально, если ее переступит, пытаясь выторговать что-либо. Преступники понимали даже то, почему им отказывали в пиве, вине или виски: опаснейшая ведь ситуация, а алкоголь может еще и усугубить ее. О, преступник отлично понимал все.И очевидно, где-то в глубине души знал, что дело вовсе не кончится райским островком и туземной девушкой, играющей на укулеле Укулеле — примитивный духовой инструмент.

и заплетающей ему волосы в косички. Он знал, что для него все кончится смертью или арестом. Только два выбора ему оставались. Знал он это, прекрасно знал... Таким образом, возрастали шансы того, что в преступнике, возможно, возобладает здравый смысл. Заключить полюбовную сделку и вернуться в тюрягу — куда лучше чем отправиться на носилках в морг. Но здесь ситуация была очень неопределенная, изменчивая, и Брэди нисколечко не был убежден в том, что с захватчиками вообще можно будет договориться о чем-то дельном. Он и надеялся только на то, что Эйлин совершит, так сказать, шаг вперед по сравнению со всеми предыдущими.— Долли?Ничего не выражающий взгляд, будто под гипнозом кино— и фотокамер, а также под влиянием толпы, безмятежно и мерно скандирующей: «До-лой шлю-ху!», подогревающей и без того разгоряченных ребятишек.— Мое имя — Эйлин Берк, я полицейский парламентер, — сказала она.Но и это осталось без ответа.— Долли! Позволь мне, пожалуйста, переговорить с мистером Уиттейкером.— А он не желает. Не-а.— Да, но это с той, что была раньше. Скажи ему, что пришла другая...— Все равно не хочет. Не-а.— Если бы ты была так любезна сказать ему...— Вот сама ему и скажи.Он снова вырос в окне. Высокий, сияющий, футболка в пятнах от пота, в руках АК-47.— Мистер Уиттейкер, — сказала она. — Я — Эйлин Берк... Полице...— Какого тебе рожна нужно?— Вы раньше говорили о геликоптере, о вертолете.— А ведь и верно. Говорил. Ну-ка, встань, хочу тебя разглядеть. Пока ничего не вижу, только твою крышу и глаза.— Вы же знаете, мистер Уиттейкер, я не могу этого сделать.— Это откуда же ты знаешь? А?— Но вы стреляете во все, что здесь движется...— Ты что, на меня кого-нибудь нацеливаешь? — спросил он и внезапно исчез из виду.Снайпер сообщил по уоки-токи инспектору Брэди:— Я его потерял из прицела.— Если хочешь потолковать, — заявил Уиттейкер, скрываясь в глубине комнаты, — ты должна подняться по лестнице, пройти на веранду и встать прямо перед окошком.— Ну, может, попозже, — произнесла она.— Уж я-то из себя мишени не сделаю, — продолжил Уиттейкер. — Можешь не сомневаться.— А никто и не собирается в вас стрелять, — сказала Эйлин. — Могу вам это честно обещать.— Дерьмо ты мне можешь обещать. У, Красная.— Не люблю, когда меня так обзывают.— Да плевать я хотел на то, что ты любишь или не любишь.Она подумала, не ошиблась ли, но решила продолжать. По крайней мере, они уже разговаривали!.. Чем не начало хоть какого-то диалога?..— Когда я была маленькой, меня все дразнили: Красная, Красная...Он промолчал. Лицо полускрыто оконной рамой. Долли обратилась в слух: за всю ночь более или менее интересный разговор.— Однажды я наголо постриглась и в таком виде пошла в школу...— Господи! — Долли, хихикнув, прикрыла губы ладошкой.— Сказала мальчишкам, чтобы они называли меня Лысая, уж лучше, чем Красная, правда?Она услышала, что Уиттейкер тоже засмеялся. История, о которой она рассказывала, действительно когда-то произошла. Отрезала все свои проклятущие красные волосы и завернула их в газету; мать была потрясена: что ты, Эйлин, сделала? Спятила?— Ну так вот, отрезам все волосы, — рассказывала Эйлин так, как обычно об этом рассказывала.— Ну и чучело же из тебя, наверное, получилось, — заметила Долли.— Не хотела, понимаешь, не хотела, чтоб меня дразнили — Красная, Красная, — рассудительно объяснила Эйлин.— Уау? Все, все волосы отрезала?— До единого.— Ну и выдала, — прокомментировала Долли.Уиттейкер пока никак не отозвался. Эйлин подумала: пропащее дело. Да, заставила его хихикнуть, и только. А теперь снова к делу. Бизнес.— Ну и как же ты любишь, когда тебя кличут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93