И ты это знаешь.— Помни об этом, черт бы тебя побрал. О'кей?Словно пощечину ему дала. Он с удивлением уставился на нее.— Ты сказал «ах это». Это не было — «ах это». Это было изнасилование.— Эйлин, я же не двуличный, я думал...Слова застряли в горле. Он помотал головой.— Так что же вы думали, мистер Клинг? — спросила Карин.— Ничего. Забудем.— Нет уж, давайте разберемся. Это нам поможет.— Поможет — кому? — спросил он. — А не хотите ли вы помочь и мне? Или стараетесь навесить на меня все, что произошло после изнасилования? А может, и в этом я тоже виноват? Уж раз вы на меня все валите, почему не свалить и изнасилование?— Никто тебя в этом не обвиняет, — сказала Эйлин.— Ну, спасибо большое.— Но все равно, я думаю, что ты имеешь прямое касательство...— О, довольно!— Нет-нет. Имеешь отношение к тому, что случилось после насилия. Я так думаю.— О'кей, да, я тебя подставил. Это я принимаю. Мне не надо было лезть, пусть бы твои подстраховщики этим занимались... Но это не преступление века...— Ты стоишь на своем, — сказала Эйлин.— На чем, ради всего святого?— Он даже не дает себе в этом отчета, — обратилась Эйлин к Карин.— В чем — не даю? Что ты от меня хочешь? Каких таких особенных слов? Что на самом деле я убил этого педри...Он осекся.— Ну? Продолжай, — попросила Эйлин.— Не я убил Бобби Уилсона. Но если тебе так легче, я возьму все на себя. О'кей?— Как ты его назвал?Клинг замешкался.— Смелее, — сказала Карин.— Педрила, — уточнил Клинг.— А почему ты не договорил сразу?— Потому что я недостаточно хорошо знаком с вами, чтобы употреблять такие выражения в вашем присутствии.Эйлин рассмеялась.— Что тут смешного? — спросил он.— Но ведь и в моем обществе ты никогда не пользовался таким лексиконом, — заметила она.— Каюсь. Наверное, это тоже мой грех — следить за своим словарем в дамском обществе.— Если бы только ты мог сейчас самого себя услышать! — не унималась Эйлин, смеясь.— Не-ет, я и вправду уже не понимаю, что здесь такого комичного, — сказал он, снова начиная злиться. — А вы понимаете?— Почему вы оказались в зоне Канала той ночью? — отозвалась Карин.— Я вам уже сказал.— Нет, не говорил, — возразила Эйлин.— Я туда пошел, так как не был уверен, что Энни и Шанахан с этим справятся.— Нет, — возразила Эйлин. — Не то.— Так что же, по-твоему, что?!— Ты думал, что это я не справлюсь.Он посмотрел на нее.— Да-да, — сказала она.— Нет. Я не хотел вверять твою безопасность в руки этих людей.— Ты не хотел вверить мою безопасность в мои руки.— Эйлин! Ни один настоящий полицейский не верит даже самому себе в ситуации, когда...— Я это знаю.— Поэтому и существуют подстраховщики, дублеры.— Да-да, конечно.— И чем их больше, тем лучше.— Берт, но ты ведь не верил мне. Никогда. После изнасилования...— О Господи, опять за старое. После изнасилования, после изнасилования...— Да! Пропади оно все пропадом!— Нет. Проклятье! Ты толкуешь о доверии? Отлично. Так кто же кому не доверяет? Уволь, не желаю, чтобы на меня вешали всех собак за то, что я не сделал...— Я тебя обвиняю в том, что ты утратил веру в меня.— Нет. В том, что хотел тебя защитить.— Не нужна мне твоя защита! Мне было нужно понимание...— О, довольно, Эйлин. Если бы во мне вообще было больше понимания ближних, я бы переквалифицировался в священники.— Это еще что значит?— А ты попробуй сообразить. О'кей?— Не буду. Так что же?— А то. Дескать, кто теперь не даст мне к ней прикоснуться после изнасилования...— Так вот как глубоко это зашло?!— Да при чем тут это! Куда зашло... А туда, что это не я тебя изнасиловал. И не я вышел на тебя с ножом. А если ты в своей башке путаешь меня с теми... педрилами... Так? Тогда уж я никак тебе помочь не смогу.— Да кто тебя просит помочь?— Я-то думал, что нахожусь здесь потому...— Никто тебя не просил о помощи.— Она сказала, что вдруг я...— Никому не нужна твоя паршивая помощь.— Хорошо. Буду считать, что я не так все понял.— И давай серьезно уговоримся вот о чем, — заявила Эйлин, — я вовсе не хотела корчить из себя жертву.— И я этого не хотел.Она посмотрела на него.— Но разница в том, что я на этом карьеру не сделал, — сказал он.— Извините, — вмешалась Карин. — Наше время вышло.Дом, в котором отныне жил Томми, находился примерно в километре от церкви Святой Марии, куда ходил Карелла, когда семья поселилась в Риверхеде. Ее называли «Утоли мои печали» или «Наша Скорбящая Богоматерь».Он перестал посещать богослужения в возрасте пятнадцати или шестнадцати лет, сейчас уже трудно вспомнить.Кажется, из-за того, что один из священников ляпнул какую-то глупость, хотя это не помешало Карелле по-прежнему посещать по пятницам танцевальные вечеринки в полуподвале храма... Раздумывая ныне об этом, он приходил к заключению, что большая часть его преждевременной сексуальной активности сформировалась именно на этих вечеринках. Одному Богу известно, что в действительности творилось на танцплощадке. Ах, эта пылкая юношеская активность... Знал ли Господь, во что она выливалась? А если знал, отчего не наслал карающую молонью или что-нибудь такое еще?Ну, допустим, персонально Он замечал не все, у Него других дел было по горло, как-то: вкладывать персты в бесчисленные язвы и так далее. Ладно. Но священник-то всегда мог обратить внимание на подозрительную лихорадочную сумятицу, сокровенное лапание юных ягодиц и персей, на суходрочку в полутьме? А ведь он стоял, сияя, рядом, возвышался в своей сутане над слоу-фоксом, доводившим младую поросль буквально до оргазма! И что же, так ли уж не догадывался, что никто из танцоров и думать не думал о вознесении хвалы в честь Пресвятой Девы Марии? Отец Джакомелло, так его звали. Молодой священник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93