Тедди Карелла была глухой, абсолютно глухой, и, помимо этого, ни разу в жизни не произнесла ни слова: глухонемая...Карелла присоединился к ним, поблагодарил священника за благопристойное и красивое отпевание, хотя, если сказать по секрету, — а он не решался даже самому себе признаться в этом, — Карелла думал, что слова патера можно было бы отнести к кому угодно, а не только к такому самому-самому единственному и замечательному человеку, каким был Антонио Джованни Карелла. Нареченный так иммигрантом, его отцом, дедушкой Кареллы. А тот, представьте себе, и думать не думал, что такие имена будут когда-нибудь в моде в старых добрых Соединенных Штатах...— О, мистер Карелла, — сказал священник, — не стоит благодарности, нет. Простите, я должен вернуться в храм. В любом случае вам спасибо. — И добавил: — Вы должны утешаться тем, что отныне ваш отец покоится с миром в руках Божиих...Все это натолкнуло Кареллу на мысль: а имел ли священник хоть малейшее представление о том, какой мир и какое спокойствие окружали отца в бренной жизни... Вероятно, почувствовав это, патер сжал руку Кареллы обеими руками, как бы олицетворяя прямую связь Господа Бога с пальцами отца Джанелли, передавая через них самому Карелле тишь и благодать... Надо сказать, Карелла отнесся к этому безразлично, это не произвело на него никакого впечатления.Тедди заметила, что ее свекровь стоит одна на дорожке, ведшей к воротам, как бы забытая всеми. Она тронула Кареллу за плечо, дав знать, что идет к свекрови, и оставила Кареллу со священником, который все еще держал руки бутербродом, сжимая в нем руку Кареллы, как гамбургер. Анджела безмолвно взирала на это. Поддерживая огромный живот, с отчаянно ноющей спиной, она думала, что поминальное слово священника — не более чем стандартное клише, стоит только поменять в нем имена, и оно сгодится для кого угодно. Правда, с тем лишь исключением, что в данном случае речь шла об ее отце.— Мне предстоит тронуться в путь, — возвестил священник голосом почтенного викария из какого-нибудь классического английского романа. Он свершил нейтральное крестное знамение, — причем одному Господу Богу было известно, кому именно оно предназначалось, — подобрал полы черной сутаны и заторопился к автомобилю, принадлежавшему местной парафии, возле которого томился пономарь.— Но он же совсем не знал папу! — сказала Анджела.Карелла кивнул.— Ты в порядке?— Да, все хорошо, — ответила она.Служка завел авто, и оно тронулось к выходу. Тедди нежно поглаживала мать Кареллы, которая все еще всхлипывала, утираясь платочком. Автомобиль уехал, внизу, на лужайке, две фигуры в черном выкристаллизовались единым силуэтом в бриллиантовом небе. На верхней лужайке Карелла стоял с сестрой.— Я его очень любила, очень, — сказала она.Он испытывал странный дискомфорт, не мог настроить себя на единый лад.— Лучше нам поехать домой, — предложила она. — Люди соберутся.— У тебя есть вести от Томми? — спросил он.— Нет, — сказала она, внезапно отвернувшись.Он заметил, что она плакала. Думая, что это слезы по отцу, он начал утешать ее:— Радость моя, пожалуйста, не надо. Он бы не хотел, чтобы ты...Но она отрицательно покачала головой, давая понять, что он не так понял ее слезы, не догадывается, почему она плакала, и стояла, такая несчастная и трогательная, придавленная этой тяжестью под сердцем и в лоне, беспомощно качая головой, под беспощадным солнцем.— В чем дело? — спросил он.— Ни в чем.— Ты же сказала, что он еще в Калифорнии.Она опять покачала головой.— Ты сказала, что он так старался поспеть к похоронам...Слезы ручьями лились по ее щекам.— Анджела! В чем дело?— Ни в чем.— Томми действительно в Калифорнии?— Не знаю.— Объясни, что такое — не знаю. Он твой муж. Где он?— Стив, прошу тебя... Я и вправду не знаю...— Анджела...— Он ушел...— Ушел? Куда?— Ушел. Ушел от меня. Оставил. Бросил меня.— Что ты такое говоришь?— Я говорю тебе, что мой муж бросил меня.— Не может быть.— Ради Христа, ты что, думаешь, что я ломаю комедию? — проговорила она со злостью и опять заплакала.Он взял ее за руки и прижал к себе, свою беременную сестру в трауре. Ту самую, что много лет назад боялась даже покинуть комнату, чтобы отправиться под венец со своим женихом. В тот день она была в белом; он еще сказал, что она — самая-самая красивая невеста в округе, такой еще никто никогда не видел. И еще он сказал......О Иисусе, как будто это было вчера...Он сказал... Он сказал тогда так: «Анджела, ни о чем не беспокойся. Он так тебя любит, что даже весь дрожит. Он любит тебя, моя прелесть. Он хороший малый. Ты сделала правильный выбор».Теперь сестра дрожала в его руках.— А почему, как ты думаешь? — спросил он.— Я думаю, у него кто-то есть, — ответила она.Карелла взял ее за плечи и заглянул ей в лицо. Она кивнула, потом еще раз. Теперь ее глаза были сухи. Она вырисовывалась бесформенным силуэтом, поддерживаемая братом за плечи.— Откуда ты знаешь? — спросил он.— Знаю — и все тут.— Анджела...— Мы должны вернуться домой, — проговорила она. — Пожалуйста, иначе случится грех...Он с детства не слыхивал ничего подобного.— Я переговорю с ним, — сказал он.— О нет, пожалуйста.— Ты моя сестра.— Стив...— Ты моя сестра, — повторил он. — И я люблю тебя.Их глаза встретились. Глаза одной «китаёзы» с глазами другого «китаёзы». Темно-карие, раскосые. Не из рода, а в род, причем если у Кареллы эта наследственность была более рафинированной, то у сестры голос крови был такой же мощный, как сама жизнь. Анджела покачала головой.— Я поговорю с ним, — прошептал он, направляясь с ней к заросшей травой лужайке, где Тедди и их мать, обе в черном, стояли на солнцепеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93