— спросил он.
— Что? Ах, да…
Поднявшись с кровати, она прошла в ванную, даже не заметив своей наготы. Она долго не появлялась, и, заглянув туда, Дэв увидел, что она неподвижно стоит под душем, глядя прямо перед собой. Ее волосы прилипли к голове, руки были опущены. Сняв с крючка большое махровое полотенце, он выключил душ и отвел ее назад в спальню. Там он насухо вытер ее. Она послушно позволила обернуть себя полотенцем и тихо ждала, пока он принесет полотенце поменьше, чтобы вытереть ей голову. Потом он подвел ее к трельяжу, усадил на стул и взял в руки щетку для волос.
— В детстве я часто расчесывал волосы своей матери, — сказал он, улыбаясь ей в зеркало.
Начав с висков, он провел щеткой назад и вниз по мокрым густым волосам. Осторожно приподнял и расчесал концы, чтобы не причинить ей боли. Затем снова провел щеткой от висков к основанию затылка. Следуя за щеткой, она откинулась назад, и ее лицо в зеркале сделалось безмятежным и сонным, глаза закрылись.
— Приятно? — спросил он.
Ответа не последовало, но ее голова еще сильней откинулась назад.
— Не останавливайся, — произнесла она, но так, что Дэв, похолодев, остановился. — Ты ведь знаешь, как я люблю, когда ты мне расчесываешь волосы, мамочка… — голос был тонкий и пронзительный — детский голос, совсем не похожий на ее обычное контральто. — Пожалуйста, попричесывай меня еще немножко.
Дэв подчинился, сдерживая дрожь в руках.
— Как хорошо… Я люблю, когда ты меня причесываешь.
Ее глаза были закрыты, на губах играла легкая улыбка.
— Сто раз, мамочка. Ты считаешь?
Не решаясь ответить, Дэв продолжал работать щеткой, пока не заныла рука. Когда он остановился, Элизабет глубоко вздохнула.
— Спасибо, мамочка. Мне было так приятно.
Повернув голову, она подставила лицо для поцелуя.
Он осторожно коснулся ее губ. И тогда она, обвив его шею руками, прижалась к нему всем телом.
— Я люблю тебя, мамочка.
И снова Дэв промолчал, боясь, что его голос разрушит чары.
— А теперь скажи, что ты меня любишь, — потребовал детский голос.
— Я люблю тебя, — тихо произнес Дэв.
Глаза Элизабет вдруг широко распахнулись. Несколько мгновений она в ужасе глядела на него, затем сжалась и, оттолкнув его обеими руками, обмякла.
Глаза у нее закатились, так что стали видны одни белки. Он поднял ее на руки и опустил на кровать. Лицо ее сделалось мертвенно-бледным, тело — застывшим. Он приложил к ее сердцу руку: оно бешено колотилось.
Когда Элизабет открыла глаза, в них стоял туман, как в тот вечер на пляже, и, как тогда, они становились все яснее, заметили его, опознали, и она резко спросила:
— Что ты здесь делаешь?
Заметив, что она лежит в постели, едва прикрытая полотенцем, Элизабет вспыхнула, отодвинулась в сторону и туже завернулась в полотенце.
— Что со мной было?
Он рассказал. Краска отлила от ее щек.
— Но я ненавижу, когда касаются моих волос.
— Теперь, — уточнил Дэв.
— А что… — она облизала сухие губы. — Что я делала?
— Ты просто таяла от удовольствия… Совершенно расслабилась. С некоторыми людьми это бывает.
Она зажмурилась.
— О Боже, — вырвалось у нее.
— Прошлой ночью ты пережила страшное потрясение, похоже, это его отголоски, — продолжал он осторожно. — То, что тебе неприятно, когда дотрагиваются до твоих волос, скорей всего форма защиты от тягостных воспоминаний.
Она повернулась к нему спиной.
— С меня довольно доморощенной психиатрии, — процедила она сквозь зубы.
— Ты права, — согласился Дав, — теперь мы возьмемся за дело как следует.
— Что это значит «как следует»?
Он встал, подошел к ней, она отпрянула назад.
— Это значит, что мы должны добраться до остальных твоих воспоминаний. Они здесь, у тебя в голове.
Ты только что это доказала.
Она сжала голову обеими руками, словно хотела выдавить воспоминания, как зубную пасту.
— Если мы хотим знать правду, — настаивал Дэв, — то ничего другого не остается. — Он помолчал. — Помнишь вчерашний вечер?
— Конечно, помню!
— Тогда подумай о том, что все это значит…
— Я знаю, что это значит… — ее голос звучал испуганно.
— Это значит, — осторожно продолжал он, — что ты оказалась такой, как я сказал…
— Нет, — простонала она, не отнимая рук от головы. — Нет…
— Да, — безо всякой жалости продолжал он. — Ты не то, что о себе думаешь. Твоя мать не умерла. Это Хелен Темпест.
— Нет! — пронзительно вскрикнула она.
Увидев, что она покачнулась, он одним прыжком оказался возле нее.
— Перестань сопротивляться, — уговаривал он. — Это правда. Прими ее.
Элизабет дрожала, зубы ее стучали. Дэв крепко обнял ее, распахнув пиджак, чтобы она могла почувствовать тепло его тела. Она крепко прижалась в нему.
— Пойми, — повторил он, — Хелен Темпест — твоя мать, потеряв которую ты вообразила, что она бросила тебя. — Он почувствовал, как она напряглась. — Да, именно так. Твой детский мозг не умел объяснить это по-другому. Вчера она была здесь, а сегодня исчезла, бросила тебя.
— Моя мать умерла!
— Нет. Наверное, тебе сказали, что она умерла, чтобы ты больше о ней не спрашивала… Мне кажется, — осторожно заметил он, — что корни твоего страха перед кладбищами кроются здесь… что, быть может, тебя отвели на кладбище…
— Нет… нет… — В ее голосе звучала боль.
— И показали могилу…
— Не правда! — выкрикнула она и, несколько раз ударив его кулаками, зарыдала.
Обняв ее за плечи, он подвел ее к кровати и усадил к себе на колени. Рыдания рвались из самой глубины ее существа, все ее тело сотрясалось. Она плакала долго, пока не выплакала все слезы. Всхлипнув еще несколько раз, она без сил опустилась на кровать.
— Ну вот и хорошо, — сказал Дэв ласково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155