— Двадцать лет я служила ему! Это дает некоторые права!
— Все права, — подтвердил Дэв.
Она шмыгнула носом, снова утерла глаза, и он понял, что по крайней мере в ближайшее время слез больше не будет. На ближайшее время.
— Давай, — подбодрил он ее, — наведи красоту, а потом мы спустимся вниз и продемонстрируем Большой выход.
Матти захлопала в ладоши как ребенок. От «выходов» она никогда не могла удержаться.
— Думай, что ты в «Гранд-опера», — предложил Дэв, блеснув улыбкой. — В конце концов все это не более невероятно, чем оперы Верди или Пуччини.
Матти фыркнула.
— Отвергнутая возлюбленная и неизвестно откуда взявшаяся незаконная дочь. Ты прав! Пуччини сделал бы из этого конфетку.
— Если уж на то пошло, ты похожа на принцессу Турандот…
Рука Матти метнулась к горлу. Турандот была одной из ее самых великих ролей. Потрясающе сложная ария принцессы после смерти ее возлюбленного в исполнении Матти Арден производила незабываемое впечатление, но Дэв заметил, что по ее лицу пробежала тень страха. Он знал, что она не пробовала голос со дня смерти Ричарда. Она отвернулась, расправив плечи, но он видел в трюмо ее отражение, видел, как она кусает губы, видел бледное лицо с огромными глазами. Он понял, что она боится начать.
Матти заметила, что он наблюдает за ней, и попыталась улыбнуться.
— Не забывай: принцесса Турандот, — мягко, но с нажимом произнес он.
Улыбка дрогнула.
— Я всего лишь пою ее партию, а настоящая там, внизу.
— И не умеет петь, — сказал Дэв.
У Матти снова резко переменилось настроение.
— На семью достаточно одной певицы.
Она придвинулась к туалетному столику и, обмакнув заячью лапку в розовую пудру, принялась пудрить скулы. Он услышал, что она тихонько напевает себе под нос. Взгляд ее не отрывался от собственного отражения, а пение якобы ничуть ее не занимало, но Дэв видел, что она прислушивается к себе, пытается почувствовать голос. Обретя уверенность, она вполголоса спела последнюю часть знаменитой арии. Она тщательно пудрила лицо, а кисточка слегка дрожала, но он видел, что по мере того, как она слушает собственный голос, в нее вселяются уверенность и храбрость, а движения кисточки приобретают драматический размах, повторяющий взлеты и падения мелодии.
— Вот молодчина, — тихонько сказал Дэв, но так, что она не удержалась от улыбки, не прекращая петь.
Она еще не давала полной воли голосу, который мог в полном объеме воспроизвести вагнеровскую оркестровку, щадила его, еще не готовая к тем убийственно сложным высоким нотам, которые не под силу множеству менее одаренных певиц. Но голос уже звучал. Это был тот самый медовый, золотистый, полный и округлый звук, который сводил с ума ее почитателей, и она удовлетворенно позволила ему перейти в мурлыкание, когда стала накладывать губную помаду. Наконец голос совсем затих, а Матти откинулась на спинку, критически рассматривая лицо и поворачиваясь то так, то эдак.
Потом она подмигнула Дэву в зеркало и спросила:
— Ну как, сойдет?
Дав поднялся, и ее взгляд следовал за ним, пока он не подошел и не положил руки ей на плечи, по-прежнему не отводя взгляда от ее глаз в зеркале. Она улыбнулась в ответ на его улыбку и просияла.
— Сойдет, — тихо сказал он, и ее рука скользнула вверх, чтобы сжать его руку.
— Отлично, — уверенно произнесла она. — Давай спустимся и покажем ей.
Когда вошли Дэв и Матти, все собравшиеся на террасе повернулись к ним. Матти снова захлопала в ладоши в своей обычной ребяческой манере.
— О, мы будем обедать здесь, как в старые времена!
— Такой прекрасный вечер, — улыбнулась Хелен. — И когда мы услышали, что ты собираешься выйти…
— И шампанское! — Глаза Матти искрились не хуже шампанского.
— Ты вышла, и Дэв снова с нами. Чего еще желать? — радостно продолжала Хелен. — Но тебе следует быть поосторожнее. Я велела поставить для тебя вот это.
Она проводила Матти к обтянутой блестящим желтым бархатом кушетке, стоящей в окружении стульев.
Здесь Матти удобно расположилась, откинувшись на подушки и выставив маленькие ножки — она всегда ими очень гордилась — в парчовых шлепанцах из-под варварски роскошной каймы на подоле своего одеяния.
— Элизабет сейчас спустится, — сказала Хелен. — Если кто-нибудь откроет шампанское…
Стол стоял в центре террасы. На белоснежной кружевной скатерти искрился хрусталь и сияло серебро.
Высокие белые свечи горели в резных корабельных лампах, чтобы их не задувало мягким вечерним бризом.
— О, как чудесно, — счастливо вздохнула Матти. — Совсем как в старое доброе время. — Она явно выбрала основную тему вечера и не собиралась от нее отступать.
Прежние времена, в которых Элизабет Шеридан не было места.
Даже когда Элизабет присоединилась к ним, переодевшись, вопреки напоминанию Хелен, правда, не в длинное, а в короткое платье, Матти совершенно намеренно направляла разговор на предметы, о которых Элизабет ничего не знала, и поэтому не могла принять участие в общей беседе. Ей ничего не оставалось, как молча сидеть и слушать, в то время как Матти пребывала в самом центре сцены, купаясь в свете главного прожектора.
Время от времени Касс ободряюще кивала ей, хорошо понимая, что делает Матти, но уверенная, что Элизабет не возражает против того, что ей не дозволено вступить в хор. То, что Матти снова стала собой — или почти что стала, — сейчас было самым важным, и они все были готовы потакать ей, а сама Матти ничего другого и не ожидала.
Даже Цезарь, шеф-повар, поддержал этот молчаливый сговор, составив обед из любимых блюд Матти.
Крошечные белые грибы с трюфелями и артишоками, фаршированные сквобы и дикий рис, золотистый от шафрана, даже ее любимый торт, пропитанный свежими сливками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155