Оно не даст вам сгореть. Хотите, я натру вас?
— Нет, спасибо.
Да, именно это ей не нравится, она явно поморщилась. Никаких сомнений, она определенно не выносит, чтобы ее касались.
— Мне кажется, вам нравится здесь? — спросил он любезно.
— Вполне.
— А как насчет аборигенов?
— Неопасны.
Вот сука! Он осушил бокал, вновь наполнил его и ощутил, что ром согрелся.
Она откинулась на шезлонге.
— Вы не оставляете попыток, правда?
— Если с первого раза не удалось…
— Когда я жила в приюте Хенриетты Филдинг, у нас считалось, что в перечне добродетелей бережливость идет вслед за благочестием. Расточительность почиталась восьмым смертным грехом, а умение не впасть в нее — доблестью.
— Значит, вот это откуда у вас, — пробормотал он. — Но, в таком случае, разве мысль обо всех этих деньгах, которые будут потрачены, не гнетет вас?
— Но они и не будут потрачены зря, разве не так?
Они работают на дело — кроме ваших, конечно.
— Так вот что кроется в вас. Что же, я никогда не видел людей, выросших в приюте, который так резко отличается от дома… На что это похоже? — решил он поддеть Элизабет. Он говорил вежливо, сочувственным тоном и в то же время безжалостно возвращал ее к прошлому.
— Со времен Оливера Твиста многое изменилось.
Он не отступал.
— Должно быть, это было очень тяжело для вас.
Ведь ваша мать умерла, когда вы были совсем девочкой…
— Я не помню.
— Не помните матери?
— Совершенно.
Ничего себе, подумал он. Интересно, это правда или ей просто удобно так говорить?
— Но, разумеется, после ее смерти что-то осталось?
— Только я.
И это все, что тебе надо, подумал он. Он никогда не видел такой поглощенной собою женщины. Ее мир начинался и кончался ею. Ее не интересовал никто. Она полагается только на себя, вплоть до изготовления собственных платьев. Да, это вполне сочеталось с остальным. Она была личность. Взгляните на Марджери. На всех ее платьях ярлыки лучших дизайнеров. Уберите их, и она перестанет существовать. Марджери делает ее одежда. А эта сама делает себе одежду.
И одежда составляет ее органическую часть. Она знает себя и вполне счастлива этим. Возможно, вся эта история раздражает ее, кажется посягательством на ее личность. Взгляните, как она ведет себя. Совершенно равнодушно. Никаких проявлений чувств, только разум. Что, продолжал размышлять Дан, дает к ней некий ключ. Она ко всему подходит рационально. Очевидно, она многое видела в жизни, поэтому и не любит, чтобы ее касались. Не стала плавать с ним нагишом, не позволила расчесать ей волосы или намазать ее маслом для загара. Не дает воспользоваться его оружием. Женщины, которые не любят, чтобы к ним прикасались, как правило, боятся мужчин. А уж эта словно шестом отталкивается. Кажется, я нашел первый ключ к разгадке.
Неполадки на сексуальной почве? Это вполне подходит к ее ледяному виду… Воткнулась в какую-то книжку…
Тут он увидел книгу, которая была у Элизабет с собой, а сейчас лежала на плетеном столике рядом с нею. Он повернул голову и прочел на корешке: «Темпесты: Род и его история». Это подало ему идею.
— Я вижу, вы интересуетесь своими предками, — заметил он между прочим. — Но это просто старая унылая книжка… если вы хотите узнать больше о Темпестах, есть гораздо более интересный способ.
— Да? Какой?
— Вы позволите мне показать вам?
— Да, пожалуйста.
Он не питал иллюзий. Она загорелась, но не от того, что он собирается что-то показать ей, ее интересовал сам предмет. Еще один ключ к разгадке.
Он давно прикидывал, как бы застать ее одну. И теперь повел ее обратно в дом, в просторную библиотеку (шестьдесят футов в длину и сорок футов в высоту), полную книг, с несколькими кожаными честерфилдскими диванами, на которых можно было развалиться и читать. На столе длиною чуть ли не во всю комнату лежало множество последних номеров журналов, по которым можно было судить об интересах читателей — от «Тайм» и «Ньюсуик» до «Спектейтор» и «Экономист», включая «Вог», «Харперз», «Уиминз йэа дейли» (Библия Марджери), «Таун энд кантри», «Филд энд стрим», «Опера», «Конносер». Но Дан направился прямо к полкам у окна, взял с полдюжины лежавших там больших альбомов с фотографиями в прекрасных кожаных переплетах и с тисненными золотом датами.
— Вот оно, — объявил он. — Это история Темпестов в фотографиях, начиная с первых дагерротипов и кончая самыми последними. Это даст вам гораздо больше, чем скучные описания…
Но он не стал класть альбомы на стол. Он принес их к кожаному честерфилдскому дивану, сложил в углу и позвал:
— Идите сюда, одних моих коленей не хватит.
Таким образом они оказались совсем рядом. Телесный контакт — безошибочное средство. Но когда он разложил альбом на своих и на ее коленях, она оказалась вовсе не рядом с ним. Никакого телесного контакта. Я так и знал, подумал он с удовольствием. Фригидна, это совершенно ясно! Для проверки он, переворачивая страницы, задел левой рукой ее правую грудь. Но только один раз. Затем она поменяла позу. Никаких сомнений. В наш век вседозволенности Элизабет Шеридан оказалась двадцатисемилетней девицей, он готов был присягнуть, что это так.
Но он не подал вида. Он просто давал забавные комментарии относительно изображенных на фотографиях людей. Первый том был викторианский: мужчины с бородами, а женщины с шиньонами в застывших позах у балюстрады террасы либо профиль с ямочкой на щеке, покоящийся на изящно поставленном локте. Они играли в крокет, или устраивали пикники на лужайках, или сидели, держа поводья, на пони, а грум стоял рядом.
Они уступили место эдвардианским временам: женщины с завитыми волосами, в тугих корсетах, грудь увешана цепочками и жемчугом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155