— Эй… ты соображаешь, что делаешь? — сердито обернулась Марджери.
— Нам всем известно, что ты Блудница в пурпуре, — ответила Касс холодно, — но тебе не кажется, что это слишком?
— Всего лишь небольшое торжество, — примирительно протянул Дан.
— Торжество! Означает ли это, что вам известно что-то, чего я не знаю?
На лице Дана изобразился ужас.
— Касс! Неужели вправду существует что-то, не известное тебе?
— Вот новость! — хихикнула Марджери.
— Конечно, существует. Об этом любой собаке известно, — мирно ответила Касс. И быстро добавила:
— Любой суке…
Дан скривился, а Марджери лишь тряхнула гривой.
— Пусть себе говорит…
— Ну же, Касс, — вкрадчиво сказал Дан, — веемы предвкушаем этот знаменательный миг. Сознайся, разве ты не жаждешь получить свою долю?
— Да зачем ей деньги? — бессердечно спросила Марджери. — Где это ты откопала такое платье, Касс?
В каком-нибудь подвале?
Смешок Дана заставил Касс воздержаться от ответа.
— Ну что ты, ведь Касс настоящая бостонка, а всем известно, насколько аккуратно бостонцы обращаются с деньгами. Последнее, что они с ними делают, это тратят.
— Если бы ты был поаккуратнее со своим языком, тебе не приходилось бы так часто клянчить деньги у Ричарда!
— Я достаточно аккуратен во всем, — обиделся Дан.
— Тогда не радуйся раньше времени! Неизвестно, как все обернется.
Она подошла к лакированному китайскому шкафчику, где был бар. Мартини уже готовили и уже выпили.
Алчные твари. Она смешала для себя новую порцию.
Выпив один бокал и взяв с собою другой, она ушла в дальний конец комнаты, уселась и достала сигареты.
Что плохого в ее платье? Какое имеет значение, что оно куплено пятнадцать лет назад? Уважение к деньгам было у Касс в крови с рождения. А Марджери только и нужно, что тратить деньги. А Дану нужны сами деньги.
Размышляя таким образом, она безуспешно пыталась стереть темное пятно с бархатной юбки винного цвета, расправляла складки у ворота. Хороший материал служит долго, успокаивала она себя.
Вошел Дейвид и остолбенел при виде Марджери.
— Бог мой, да тебе только бороду нацепить, ты будешь вылитый Санта-Клаус.
— Вышло бы к месту — им кажется, что сейчас начнут раздавать конфеты, — вставила Касс.
Дейвид направился к бару, чтобы по обыкновению налить бокал «Джека Дэниэла», но передумал и уселся неподалеку от Касс. Он казался трезвым, но Касс знала, насколько обманчив бывает его вид. К тому же, подумала Касс, он напьется позже, узнав, что за богатство ему привалило. Вот уж тогда «Джек Дэниэл» польется рекой…
— Знаешь что-нибудь относительно завещания? — отрывисто спросил он.
— Ничего.
— Мне казалось, ты всегда все знаешь.
— Но не в этот раз.
— А… вот почему ты так раздражена. Беспокоишься, что осталась в стороне?
— Меня беспокоит, в какой стороне останется Организация.
— Ты никогда не думаешь о чем-либо другом, кроме Организации?
— А разве что-либо кроме существует?
Обескураженный, как обычно, превосходством Касс в словесной перепалке, Дейвид смолчал, недовольство его перенеслось на танцующую пару.
— Эти двое, конечно, считают, что существует.
— Им следовало бы знать, что существовало для Ричарда Темпеста.
Дейвид открыл было рот, чтобы спросить, что именно, но передумал, увидев появившуюся в комнате дочь, поплотнее вдвинулся в кресло и уткнул нос в газеты.
Касс, нахмурившись, изучала свой бокал. С тех пор как она узнала, что не Харви составлял завещание Ричарда, в ее сознании непрерывно звучал сигнал тревоги.
Что-то не так… неверно! Ведь это входит в круг обязанностей Харви! Ну хорошо, Ричард Темнеет не верил никому, но Харви — его юрист, проработавший на него, слава Богу, тридцать лет, имевший отношение к самым важным делам. К делам, думала Касс. А это касалось его лично. Она почувствовала, что кто-то опустился на диван рядом с ней, и, повернувшись, увидела Ньевес в хорошеньком белом платьице, закрытом по горло, с длинным рукавом. Она с неудовольствием, сжав губы, глядела на танцоров.
— Привет, дорогая… Где ты скрывалась?
— Я ходила к мессе…
Дан и Марджери явно казались Ньевес безнадежными грешниками. Она была ярой католичкой, никогда не забывавшей о своих ежедневных обязанностях. Темпесты всегда были протестантами, но ее мать, Инее де Барранка, происходила из испанского рода, тесно связанного с церковью, члены которого в течение нескольких столетий пополняли собою ряды священников и монахинь. По настоянию материнской семьи Ньевес в девятилетнем возрасте отправили в монастырь в Эскориале, где она и находилась, пока ее не послали в Швейцарию для завершения образования. Касс считала, что монастырь уже выполнил свою роль, завершив все то, что толком не успело начаться. Она пришла в ужас, когда Хелен как-то показала ей список одежды, требовавшейся для монастыря. Среди рубашек и трусиков, простых темно-синих саржевых платьев, плотных чулок и туфель на низком каблуке фигурировали два «сака».
— Что это? — удивилась Касс.
— Вот они, — показала ей Хелен. Это были буквально мешки, стягивающиеся у выреза шнурками.
— Они пользуются ими в душе, — печально объяснила Хелен.
— Для чего?
— В них моются.
— Моются? — Касс пощупала материал, достаточно тонкий, чтобы пропускать воду, но и достаточно плотный, чтобы скрывать мокрое обнаженное тело.
— Они потребовались в первый раз, — объяснила Хелен. — Сейчас, когда Ньевес уже двенадцать и у нее началась менструация…
— Боже мои! Ты хочешь сказать, ей нужно скрывать тот факт, что она женщина?
— Похоже, что так.
— Упаси Господь! Что за заведение! Я знаю, что это строгий монастырь за семью печатями, но что у них, и мозги запечатаны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155