Я чувствовала себя… в стороне… вне досягаемости, меня ничто не могло задеть.
— А сейчас все разом на вас обрушилось?
Она кивнула.
— Да.
— Прошлой ночью вы испытали нечто вроде шока.
— Да, но…
— Что — «но»?
— Видите ли, то, что я в свое время узнала от Харви Грэма, было по меньшей мере поразительно, но никакого шока у меня не было. — Она остановилась и посмотрела на него. — Если я не испытала шока, узнав, кто мой отец… — она замялась, — то почему я должна испытать шок, узнав, кто моя мать?
— Потому что у вас никогда не было отца, о котором вы могли бы вспоминать. А мать была. И ее вы помните, пусть даже бессознательно. Мозг никогда ничего не забывает. Он просто глубоко хоронит в памяти некоторые вещи. А прошлой ночью эти воспоминания были извлечены на поверхность.
Она замедлила шаги, теперь приноравливая их к своим мыслям.
— Вам известно, что произошло сегодня утром?
— Да.
— И как… вы это объясняете?
— Опять же старыми воспоминаниями. Судя по тому, что рассказал мне Дэв, расчесывание волос было для вас и вашей матери особым ритуалом. Вам нравилось, когда она это делала, ей нравилось это делать.
Возможно, она причесывала вас каждый вечер, перед тем как уложить спать, или утром, когда вы одевались.
Но независимо от места и времени этот ритуал был формой физического контакта, которая была важна для вас обеих. И это действие, независимо от того, кто его производит, всегда как бы возвращает вам мать. Вы провели с ней пять лет. Помните, кто сказал: «Дайте мне ребенка до семи лет, и он мой на всю жизнь»?
— Игнатий Лойола.
— И он был абсолютно прав. Именно в первые пять лет мы больше всего и быстрее всего учимся. Особенно любви.
— И потому я терпеть не могла, когда дотрагивались до моих волос?
Осторожно и благодарно следуя по проложенному Дэвом пути, Луис ответил:
— Полагаю, на этот вопрос можно с уверенностью ответить утвердительно. В данном случае ваше сознание поставило защитный барьер.
Внимательно, словно боясь упасть, Элизабет изучала почву у себя под ногами.
— Означает ли это… что я… лишившись матери, пережила эмоциональное потрясение?
— Подобных случаев сколько угодно. — Луис осторожно нащупывал путь. — Приемные психиатров полны людьми, пытающимися вернуть любовь, которой они лишились со смертью матери.
— Но я никогда к этому не стремилась, — тотчас возразила она.
— Потому что есть и другая категория людей, которые, считая себя отвергнутыми, сами отвергают, чтобы их больше не отвергли. Звучит довольно запутанно, — прибавил он извиняющимся тоном, — но такова человеческая природа. И любовь.
И снова они шагали молча. Наконец она произнесла:
— Я никогда не была на это способна. На любовь. — Ее голос был лишен всякого выражения.
— Считается, что наши действия продиктованы разумом. Даже теперь, когда нам столько о нем известно, мы не в состоянии до конца оценить его могущество. Мы используем не весь наш мозг, лишь некоторые его части, но даже их — не в полную силу. Однако нам определенно известно, что на самом деле наши действия обусловлены подсознательной мотивацией.
— Вы хотите сказать, что причина наших действий может быть вовсе не такой, как нам кажется?
— Опять не в бровь, а в глаз. — Она на редкость точно наносит удары, подумал он.
— Значит, мы не обязательно такие, какими себя считаем?
— Как правило, нет.
И снова последовало молчание.
— То есть, вы хотите сказать, что, несмотря на нашу уверенность в обратном, на самом деле мы не совсем понимаем, что мы делаем и почему? И что под гипнозом всплывает наше подлинное «я»?
— Я вовсе этого не говорил, я просто допускаю такую возможность. Я, например, сказал, что мозг ничего не забывает. Те первые пять лет, которых вы не помните, тоже хранятся там. Как фотографии на негативе.
— Но память можно стереть?
Луис подумал о Хелен.
— Да. Мозги можно промыть, как и все остальное.
— Это вы и хотите со мной проделать?
— Боже упаси! — от изумления Луис остановился. — Гипноз — это освобождение. Фигурально выражаясь, вы отваливаете камень от пещеры, чтобы выпустить воспоминания наружу. Но это не означает, что они испарятся при свете дня.
Он видел, что не убедил ее.
— Позвольте, я вам объясню, — сказал он, беря ее за руку. Луис свято верил в телесный контакт, он говорил о состоянии пациента не меньше, чем карта температуры.
— Речь идет не о фокусах в ночном клубе. Люди под гипнозом не делают ничего такого, что противоречило бы их сознательным убеждениям. Просто гипноз обостряет память, усыпляя внутреннего цензора — эдакого ангела-хранителя нашей психики, который освобождает нас от непосильного груза забытых чувств и похороненных воспоминаний, он сортирует их, а потом либо отбрасывает, либо пропускает в сознание. Под гипнозом мы просто даем этому ангелу-хранителю снотворное, и наши воспоминания без помех проскальзывают мимо него на цыпочках.
— Тогда не обязательно, чтобы сознание было выключено?
— Нет. Позвольте мне объяснить, что именно должно произойти.
А в это время в доме бушевали страсти. Касс была оскорблена.
— Ты не имеешь права здесь распоряжаться, — возмущенно говорила она Дэву. — Ты слишком много на себя берешь! И пользуешься негодными средствами!
Элизабет Шеридан никогда не позволит лишить себя самоконтроля.
— Позволит, если захочет узнать о себе правду.
— Нам всем этого хочется, — добавила Матти.
— Этого хочется тебе! И мы прекрасно знаем, почему.
Касс собрала всех: Дейвида, Ньевес и Харви, который вернулся из больницы до странного притихшим.
— Каждый лезет не в свое дело, и в результате мы ходим по кругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155