— Она уже говорит,— сказал он,— и не разучится никогда.
— Ну, это отцовский язык! — В голосе Виктории прозвучало презрение.— А ее родным языком1 станет молчание.
— Через три года она уже пойдет в нашу школу.
— Ну нет, я поведу ее в свою школу, где учебный план равен нулю.
Он махнул рукой — ему надоели эти сумасбродные выходки:
— Хватит об этом.
Она рассмеялась, исчезла в море, нырнула и вынырнула вдали. Лицо ее за эти годы совсем не изменилось; узкое, бледное даже под палящим солнцем, оно лишь слегка покраснело на лбу и вокруг глаз, таких же темных, как у Ани. Волосы все те же, длинные, темные. Казалось, она плыла без всякого усилия, позволяя волнам нести себя, ужом вертелась среди камней высотой в человеческий рост, отталкивалась от них, бросалась в разные стороны, плавала вокруг рифа, целиком отдаваясь своей игре. Потом вмиг очутилась рядом с Гансом, пылко обняла его:
— Я тебя все еще люблю! — И тотчас же начался старый спор: — Ложь — прежде и теперь, здесь и повсюду! Ложь! И зачем мы только произвели на свет ребенка, в этом мире?
Они вернулись на маленький остров и расстались перед отелем, где жила Виктория. У них оставалось два дня, два вечера и две ночи, но и это ничего не меняло.
— У меня еще много денег. Я хочу накупить для Ани столько всего, что тебе и не унести.
Но пока они пили вино, танцевали, ели — пили, пожалуй, многовато.
— Виктория,— шептал он, когда она лежала в его объятиях,— поедем со мной! Зерран, Доббертин — ведь это наш мир, мир Ани.
1 Игра слов: Muttersprache (родной язык), букв.: «материнский язык».
17. Но Виктория рассказывала о Винете, городе на дне моря, своем выдуманном мире. Волны столетий все отмыли дочиста: камни от гари пожаров, землю от крови войн, лица, руки и ноги людей от грязи, в которую они погрузились. Ничто не нарушало морскую тишь: ни бряцанье оружия, ни гул машин, ни ссоры, ни волнения,— все резкие звуки, крики, раздоры и противоречия заглохли.
— Зато там, внизу, мысли в изобилии,— произнесла Виктория с опущенным взором, будто вглядывалась в свои обетованные глубины сквозь Скалистую толщу земли и древние стены острова.— Я словно прожила там целую жизнь, до теперешней или после... скорее, пожалуй, после.
Однажды она проснулась в пестрой переливчатой раковине, которая, покачиваясь, плыла по течению, открывалась и закрывалась, когда она хотела. Обнаружив, что находится вблизи города Винеты, лишь немного знакомого ей по книгам, она почувствовала прилив радостного возбуждения. Среди гигантских растений, похожих на кипарисы, мощеная дорога вела к древним, кое-как отремонтированным домам, по большей части необитаемым. Какая-то девочка весело кивнула ей, вытащила из раковины и подвела к готической кирпичной башне, напоминавшей сельскую церковь в Зерране. На лужайке перед порталом какой-то старик размахивал косой, но это не наводило на мысль о смерти и мраке, хотя солнце светило сквозь воду тускло, словно через зеленоватую вуаль. Старик встретил ее улыбкой. Он косил водоросли и подарил Виктории нечаянно срезанный морской цветок. Отворились помпезные, как в старинных церквах, врата — зала для вновь прибывших, бюро, где не слышно стука пишущих машинок. Со всех сторон к ней потянулись руки: ее окружили мужчины и женщины, но никто не выражал любопытства, никто не интересовался, откуда она и почему здесь появилась.
Ей было приятно, что здесь принимают в расчет только настоящее: прошедшее словно стерто из памяти, а будущего нет. Но все же ей хотелось записать хотя бы имя и профессию, вообще как-то объясниться на бумаге. Но чернила расплывались, бумага расползалась на мелкие клочки, а документы, которые она предъявила в приемной, моментально пришли в негодность, и вода унесла их. Так случалось со всеми новичками — десятками, сот-
нями, а потом и тысячами людей, недовольных жизнью над морем и бежавших в морские глубины. Только по цвету кожи, одежде, вещам и наклейкам на чемоданах можно было приблизительно установить, из каких стран и с каких континентов они прибыли. Многие были с детьми, учитель привел свой класс, а один профессор обнаружил в приемной кое-кого из своих студентов, прибывших еще до него. Необычайно длительная поездка и перемена жизненной среды доставляли молодежи больше хлопот, чем людям пожилым: у многих детей в первые дни подскочила температура, начались судорожные припадки, пока все они не привыкли к полному безмолвию.
Обилие чужих лиц, молчаливая деловитость людей, рыбы, неудержимо снующие в домах, на улицах и в парках, поначалу привели Викторию в замешательство, и она снова укрылась в раковине. В ней она не раз плавала по городу, внимательно рассматривала жилые дома, обрушившиеся руины старой Винеты, увитые похожими на плющ растениями, предместья, где селились новички, число которых постоянно росло. Там в толпе работающих она обнаружила Дюбека, пропавшего товарища студенческих лет. Он ее тоже сразу узнал, окончательно вытащил из раковины и принял в строительный отряд, где сам давно работал.
Ей было легко объясняться с ним при помощи жестов, взглядов и просто улыбки, хотя она с трудом удерживалась от множества распиравших ее вопросов. Она так и не узнала, что привело его сюда и что он ощутил при встрече. Она держалась рядом с ним, работала бок о бок, не понимая, был ли в основе всего этого усердного строительства какой-нибудь план или идея. Вечером он показал ей новый высотный дом, в котором жил с семьей, и охотно уступил ей комнату, обставленную мебелью, сделанной из металла затонувших кораблей.
Виктория скоро почувствовала себя здесь как дома и стала лучше понимать порядки и законы жизни в Вине-те.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51