От меня требовалось лишь ставить свое имя под готовыми контрактами, открывать счета, снимать деньги и брать ссуды у своих знакомых, у которых не было ни малейших сомнений по поводу этого предприятия. До сих пор в этой области давались распоряжения лишь по ввозу и заграничным военным поставкам, однако специальные американские силы все больше расширяли военные действия, так что потребление стремительно возросло, и основание фирмы немедленно приобрело стратегическое значение. Вскоре я уже поддерживал с официальными, полуофициальными и тайными армейскими инстанциями оживленную, крайне интересную переписку, дубликаты которой спешно переправлялись в партизанскую зону. Бывали и непосредственные запросы из клиник и полевых лазаретов, которые иногда приводили к личным контактам, спешным перевозкам и осмотру местности. Кроме того, я снискал похвалу и от своих «соотечественников», которые удивлялись моей готовности к риску, боевым воям и патриотическому настрою. «Да, я патриот,— заверял я их с чистым сердцем.— Кто здесь живет и закрывает глаза на факты, тот — подлец. Необходимо взять на себя определенные обязательства!»
Нет, меня больше не мучили ни угрызения совести, ни сомнения, когда я притворялся, повсюду проникал и выходил на след самой отталкивающей «правды». О войне говорили открыто, и повсюду мелькало американское оружие и военная форма. Едва ли можно было сосчитать, сколь много транспортных самолетов и кораблей доставляли в страну пополнение, а вскоре и целые армии. Почти полночи я просиживал в задней комнатке цветочного магазина Хоа Хонг, где был установлен небольшой передатчик, и все, что знал, думал и чувствовал, передавал в дельту Меконга. Поначалу я сам кодировал тексты, передавая их азбукой Морзе, выучив продавщиц на радисток, принимал передачи: запросы, указания, приказы. Иногда рядом со мной сидела Хоа Хонг, выбирая важные даты и цифры из балансов и служебной переписки «Медтекса», передавала мне доклады других подпольных групп и исчезала, пожав мне руку и сказав «до свидания», хотя мы никогда не знали, когда сможем увидеться в следующий раз. «Не так уж долго, потом будет мир»,— говорила она, когда я настаивал на том, чтобы упорядочить наконец нашу жизнь. Свою дочь я видел лишь мельком два-три раза, ее звали Бинь, что значит «мир». Однако война крала у нас день за днем, год за годом, все хорошее, что могло бы быть.
Хотел я того или нет, а мне как преуспевающему бизнесмену пришлось переехать в респектабельную пригородную виллу, окруженную стеной и колючей проволокой, с садом, плавательным бассейном, с голливудскими качелями. Дело не обошлось без штата прислуги и новой машины с шофером в придачу. Я вынужден был приглашать гостей, устраивать вечеринки, выслушивать всевозможные вопросы и шуточки по поводу своего холостого образа жизни. Поэтому однажды я всенародно объявил: «Теперь женюсь» — и, несмотря на все предостережения, ввел Хоа Хонг и Бинь в свой дом. Даже атташе американского посольства появился на свадьбе и преподнес букет красных роз, вероятно купленный на Рю Катина, где продавщицы передавали наши сводки в эфир даже во время этого торжества. (Большое количество информации мы получали на цветочных бланк-заказах: розы, сголько-то желтых, столько-то красных, гвоздики, нарциссы— что за чудесный код!) А Хоа Хонг, часто хмурившая лоб, когда я по необходимости говорил по-английски, являла свадебному обществу свою самую безоблачную радость, распорядилась сервировать коктейли, добавив самое лучшее из отечественной кухни: омары, побеги бамбука, рис по-сайгонски, отварное мясо, жареное мясо и напоследок акульи плавники, которые она рекламировала следующими словами: «Останки разбойника, ну что за неземное наслаждение! Может ли быть лучшее предзнаменование?»
В качестве подарков нам хотели навязать нескольких шимпанзе и одного леопарда вместе со служителями, этакий небольшой зоопарк, как здесь было принято. Однако я категорически воспротивился, персонал и без того стал слишком многочисленным; я едва знал, кому можно доверять в собственном доме. Но одному попугаю я разрешил допуск. После того, как он обжился, он с утра до вечера кричал имя нашей дочери: Бинь, Бинь, Бинь — такая отрадная музыка для ушей! Так или иначе все вертелось вокруг малышки, когда откладывались в сторону бухгалтерские книги «Медтекса» и шифровальные списки. Все баловали и нежили ее, дивились голубым глазам — единственное, что она унаследовала от меня, в остальном, как две капли воды, она была похожа на Хоа Хонг. Должно быть, она чувствовала себя принцессой в стране чудес: каждый ее одаривал и осыпал любезностями. «Хорошо ли все это?» — озабоченно спрашивал я иногда Хоа, наблюдая, как Бинь горделиво, смело и как само собой разумеющееся принимала все эти знаки благосклонности. «Как она в один прекрасный день воспримет правду?»
Но я вынужден был согласиться с Хоа, которая считала, что час правды наступит еще не скоро. Десятки и сотни тысяч американских солдат хлынули в страну, к ним добавились австралийцы, таиландцы, южнокорей-цы. Названия все новых гарнизонов и опорных пунктов одно за другим внезапно появлялись на накладных «Медтекса». Когда я ездил по стране, я видел бесчисленные новые армейские склады, автострады и шоссе, в небе вертолеты и самолеты, которые засыпали Юг, а то и Север бомбами и напалмом. Мы жили рядом с ложью и притворством на протяжении десятилетия и больше. Производство перевязочного материала возрастало с головокружительной быстротой, каждый грузовик, железнодорожный вагон и любой авиационный груз наших поставок, который мы отмечали в балансе, означал дальнейшее несчастье, гибель, страдания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51