В его вещмешке нашли лишь пустые бутылки из-под водки, ни письма, ни адреса жены и троих детей, которых он оставил в Страсбурге.
Еще неделю мы простояли в пагоде и натерпелись страху, когда ночью в садах царила неподвижная тишина, а часовые исчезали один за другим. Однажды парень, с которым я только что перебросился словцом, исчез прямо от костра. И лишь вдалеке мы слышали время от времени выстрелы. Однако постоянно ожидаемая атака на пагоду так и не состоялась, словно партизаны замыслили измотать и одолеть нас здесь, не приближаясь к
старым, священным стенам. Во сне мы судорожно хватались за автоматы и, вздрагивая при каждом шорохе, жались к деревянным фигурам и алтарному ларю, на котором восседал тысячерукий Будда: две из своих многочисленных рук он всегда держал мирно скрещенными на груди. В полусне, в грезах и в момент внезапного пробуждения мне вдруг приходило в голову, как все это бессмысленно: храм в чужом мире, где мы окопались, как в крепости, лики чужих боюв, за фигурами которых мы прятались, ярко намалеванные гримасы хранителей неба и ада, от которых отворачивались даже прошедшие огонь и воду солдаты или набрасывали на них мундиры.
С каким же облегчением мы вздохнули, когда в долину, к подножию холма, на котором стоял храм и раскинулись сады, приземлилось несколько самолетов, чтобы вывезти нас отсюда. Мы даже не боялись выстрелов, которые раздались сразу, как только мы в спешном порядке стали покидать пагоду. Один из тарахтящих транспортников запылал, обдавая нас во время погрузки жаром и заволакивая дымом, который скрыл нас от выстрелов партизан, вышедших из своих укрытий и устроивших беспорядочный салют, когда остальные машины оторвались от земли. Мы увидели сотни мужчин в черных одеждах среди деревьев и на каналах рисовых полей, а над всем этим — густой дым горящего самолета. «Лишь бы подальше отсюда!» — воскликнул лейтенант Джилли, худой, страдающий язвой желудка человек, скрючившийся от боли. Автоматная очередь ударила по корпусу самолета, но не причинила никакого вреда.
Земля горела у нас под ногами, и лишь в воздухе оставалась хоть какая-то надежда. Самым разумным было бы склонить пилота к полету домой. Но где он, этот дом? У разношерстной толпы наемников нет родины, самое большее есть цель — жить, выжить до следующего и последующего дня. Правда, для меня существовал еще цветочный магазинчик на Рю Катина в Сайгоне и Хоа Хонг, но и там я был чужаком: «Мсье солдат?»
Мы летели около часа, никто не знал куда, хотя и поговаривали о решающем бое. Мы были рады, что дельта Красной реки, за которую шли жестокие бои, осталась позади, и Сонгда тоже, да и последние плодоносные клочки земли на краю обширного горного плато на Западе. Внизу виднелись лишь джунгли, причудливые горы и ущелья, ни дорог, ни тропинок, ни деревень, ни хижи-
ны и ми единого живого существа. Если кто и преследовал нас, сюда он не смог бы пробиться за нами, в этом мы были твердо убеждены. И заходящее солнце, в направлении которого мы летели, мглистые сумерки, которые нас окутывали, казалось, благоприятствовали нам. Мы весело подталкивали друг друга, смеялись, кричали «ура!», когда самолет приземлился в широкой котловине, окруженной высокими горами. Несколько французов из южных областей шутили: «Пиренеи!» Другие чувствовали себя как в Альпах во время идиллического отпуска — заветная мечта после всех этих войн и всякого дерьма. И только Джилли скорчился еще больше и уставился на мрачные уступы гор без единого просвета. «Ловушка, дыра,— сказал он.— Ад не отпускает черта, будь он проклят!»
Мы приземлились в Дьенбьенфу, в крупном опорном пункте, напичканном всевозможным оружием, забитом до отказа солдатами, танками и пушками. На следующее утро мы увидели валы, заграждения из колючей проволоки, блиндажи и бункеры, на подступах к лагерю— крепости Габриэлла, Анна-Мария, Беатрис и Муон Тхау, два-три заградительных кольца, роющих окопы саперов, марширующих и обучающихся приемам пехотинцев, как в каком-нибудь гарнизоне вдали от фронта. Мы наблюдали за всеми действиями, пока Джилли и другие офицеры были в отлучке: ели, пили, играли в карты, спали и удивлялись, что самолеты больше не садятся, а сбрасывают парашютно-десантные части, а то и боеприпасы и всевозможное снаряжение, частично приземлявшееся, разумеется, в горах.
Шли дни, слухи распространялись самые невероятные, наконец мы постепенно узнали правду. Несколько вьетнамских дивизий заняли горные леса и поднялись на горные хребты, вокруг опорного пункта. Долина была окружена, любые пути сообщения и отступления отрезаны, и лишь небо оставалось еще открытым. Потому мы и оказались последним или предпоследним резервом, доставленным сюда по воздуху, поэтому ящики с боеприпасами и провиантом то и дело падали к нам с неба, угрожая убить любого, кто высовывал голову из укрытия. Был отдан приказ окопаться насколько возможно лучше и удержать форпост любой ценой. Не было никакого сомнения, что с живописных гор на нас направлены тысячи автоматов и пулеметов. Тогда мы еще не подозревали о пушках: разобранные на части орудия вьетнамцы доставили через ущелья по горным тропам на седловину горы и теперь подготовили к бою. Еще меньше мы предполагали, что под землей уже началась атака: отряды штурмовиков проложили туннели к нашим окопам, укреплениям, артиллерийским позициям, штабным зданиям, подкопались даже под бетонированную взлетную площадку и притаились на расстоянии одного броска лопаты рядом с нашим блиндажом, прежде чем раздался первый выстрел.
Когда начался штурм, карабины, пулеметы и пушки с гор повели обстрел, а земля буквально разверзлась у нас под ногами, мы оказались лицом к лицу с людьми, за которыми безуспешно охотились годами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51