— Что до меня, то я никогда не женюсь. И раньше клялся, и теперь повторяю: никогда!
Он ел с аппетитом, вспоминал о свадьбе Файта, о рюмках, которые швырял об стену, обо всех прочих глупостях.
— Великолепно! — с восторгом повторил он и щегольнул одной из тех длинных цитат из Маркса, которые так и не забыл.— Только во Вьетнаме я понял, насколько это полезно. Я приводил цитаты в каждой речи, на открытии каждого нового моста.
Они брели по песку, выбрав короткую дорогу к баракам, где находилась контора Файта, разговаривали о работе Дюбека в эти годы, и больше ни о чем. Дюбек строил всевозможные мосты: балочные, арочные, висячие, вантовые, откатные и разводные.
— Там скоро не осталось ни одного целого моста, в некоторых местах даже ни одной опоры. Если в Красной реке плавало несколько джонок или хотя бы бревен, эти сволочи сразу тоннами сбрасывали на них бомбы.
Файт был занят —заседание партийного руководства. Они немного подождали в длинном зеленом бараке, там, где Виктория когда-то чертила, делала расчеты, а потом бросила свои неоконченные планы вместе с белым халатом.
— Здесь тоже намечено построить мост.— Ганс прислонился к подоконнику и показал на реку, на берегу которой виднелись остатки старого города: ряд домов, наполовину разрушенных в войну и теперь заросших сорняками и кустарником. Там когда-то жила Виктория, правда, дом на углу уже снесли. Хозяйка тогда сказала: «Женитесь, поселитесь здесь, тогда вам после сноса дадут квартиру в новостройке, хотя бы из-за ребенка».
Они спустились к берегу. Дюбек зажмурился — наверное, мысленно уже представлял себе будущий мост: опоры в лениво текущей воде, фермы, брусья, бетон, минимальные издержки при максимальной грузоподъемности. Он показал рукой на песчаный откос, где заканчивалась старая мостовая, кивнул Гансу и сказал:
— Я все это время мечтал строить не для разрушения.
Они уселись на чемоданчик, который Дюбек притащил сюда с собой. Он рассказывал, что никак не может забыть Вьетнам. Две недели назад он еще был в Хайфоне. Перед самой сдачей моста в эксплуатацию он сел за руль джипа, чтобы привезти на торжество красное знамя. Дюбека знали повсюду, называли «мостовым доктором». Когда он возвращался со знаменем к мосту, ему навстречу громко звучало это имя, мужчины, женщины и дети махали ему. Какой-то четырехлетний мальчик бросился к машине и попал под колеса. Смерть наступила мгновенно.
— Вот почему я здесь, и вот почему я так поседел,— сказал Дюбек.— У тебя есть дети?
20. Ночью Ганс проснулся в испуге от странного сна и долго не мог понять, где он. Над головой раскачивались Шпутовы модели кораблей, он хватался за них и чувствовал себя точно затерянным в море или бог весть где, пока кто-то не толкнул его:
Это Дюбек тряс его и пытался успокоить. Они поставили четвертую койку в тесной комнате, воздух был спертый, хотя единственное окно было распахнуто настежь и шум стройки врывался в сновидения, которые резко обрывались и тотчас возвращались опять.
Его окружала пустыня; Аня прижалась к его руке и, сказала: «Я хочу домой».
Песок, вздыбленный ветром, заслонил море, отступившее, но оставившее там и сям следы: соленые лужи и даже несколько ракушек, которые Ганс подобрал и дал дочери, чтобы отвлечь ее.
«Прежде здесь резвились рыбы и русалки»,— сказал он и потер глаза, потому что ничего не видел — то ли от песка, то ли от солнца.
«А где русалка?» — спросила Аня. Она выбросила ракушки и с этой минуты только о ней и спрашивала, только ее искала.
От Винеты, затонувшего города, не было и следа, ни малейшего признака, что здесь когда-то жили люди: ни кирпича, ни остатков хижины из обломков затонувших кораблей. Кругом только неотесанные камни; местами они громоздились друг на друга, до блеска отполированные приливом. Здесь были даже холмы, горы и скалы, на которые Аня хотела взобраться в поисках русалки.
«Раньше из моря виднелись одни вершины,— сказал Ганс.— Кто знает, чго здесь было спрятано?»
Л теперь нет ни тайны, ни даже сказки, в которую могла бы поверить его дочь. Солнце стояло прямо над головой, ни тени, ни темного уголка, где могла бы спрятаться русалка.
«Море все смыло,— заметил он, пожав плечами.— Русалку всегда тянет в воду, ничего не поделаешь».
Аня стояла на своем, теперь у нее была лишь одна цель — море. Но оно, казалось, уходило от них все дальше. Вот уж не осталось ни краешка голубизны: со всех сторон наступала пустыня, скалы загородили горизонт, с потоком песка они провалились в огромное ущелье, откуда не было выхода. Лужи высыхали под палящим солнцем, оставляя лишь соленую корку, в которой повисали растения, напоминавшие покрытые снегом еловые ветки. Раз они нашли в песке рыбу.
«Смотри,— радостно воскликнула Аня, приняв было ее
за спящую русалку, но потом разочарованно отпрянула. — Она мертвая».
Солнце истребило все живое, жалкие остатки моря и даже последнюю надежду отвлечь дочь от тоски по дому.
«Пойдем домой,— сказала Аня.— Я же знаю, русалок нет».
Он кивнул. Он не мог с нею спорить или выдумать что-либо поправдоподобнее. Ему было чуточку стыдно оттого, что он снова извлек на свет старую сказку. Он едва мог припомнить, откуда знал ее и почему она до сих пор преследовала его, словно он тосковал но ней или хранил какую-то слабую надежду.
«Пойдем, —сказал он Ане и крепко сжал ее руку.— Мы выберемся отсюда, вот увидишь».
И опять Дюбек растолкал его и спросил:
— Что с тобой? Что ты говоришь?
И тут Ганс Рихтер увидел, что наступил день. Он посмотрел в окно на песчаную пустыню, где за пыльной завесой гудели машины и угадывались стальные каркасы, штабеля стройматериалов и подъемные краны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51