А мы как раз и едем в Вунгтау, чтобы обо всем забыть; во всяком случае, почти обо всем!» Улыбаясь, она распрощалась с мужчинами и подсела к Бинь, которая отшатнулась от нее, словно мать сразу стала ей чужой.
Без дальнейших происшествий мы добрались до Вунгтау, дорогой никто не произнес ни слова, так поражены мы были событием, которое должно было бы настроить нас на счастливый и радостный лад: наши с боями подошли к самому Сайгону, мир был близок. Мы расположились на террасе отеля, где должна была оставаться Бинь, пока мы не решимся открыть ей всю правду, которая все еще была смертельно опасна для нас. За бутылкой вина мы молчали каждый о своем, устремив взгляд на море, наконец Хоа Хонг собралась с духом высказать Бинь несколько наставлений — в том духе, что в шестнадцать лет надо бы войти в разум. «Знаешь, кто убил моих родителей, когда мне было столько, сколько тебе сейчас?» — спросила она дочь, хотя никогда прежде об этом не говорила. Только фотографии, украшенные цветами, стояли на алтаре на вилле среди плюша и палисандра. «Это были французы, не коммунисты, запомни это, Бинь».
На следующее утро я с Хоа возвращался в Сайгон, беспокойство о Бинь скорее возросло, чем уменьшилось. У холма, где нас задержали партизаны, мы переглянулись и кивнули друг другу. И как когда-то, когда я появился в цветочном магазине, я любил ее. Благодаря ей и этот холм, и прошедшая ночь, и даже непонимание Бинь обрели твердое значение, связавшее нас на жизнь и на смерть. «Мы скоро заберем Бинь»,— сказал я. «Скоро,— ответила она,— скоро имя Бинь обретет свой смысл: мир!»
В Сайгоне я тотчас же заглянул в бюро «Медтекса» и узнал от отца Тханга, который вел мои дела, что в городе объявился некий полковник О'Брайен и расспрашивая обо мне многих знакомых и совладельцев фирмы. Консульский отдел посольства настойчиво добивался меня по паспортному вопросу. Звонил мой старый друг атташе и советовал упаковывать чемоданы и передать фирму на его имя или имя моей жены, потому что у меня, по-видимому, есть несколько влиятельных врагов и завистников. «Теперь ты не можешь больше медлить, тебе необходимо сейчас же исчезнуть»,— сказала Хоа Хонг, когда я сообщил ей об этом. Почти все наши грузовики по перевозке товаров фирмы «Медтекс» были разрисованы краской и лозунгами: «Убивайте коммунистов, иначе они убьют вас!»
Да, было самое время исчезнуть, но не в Штаты, разумеется, как того хотел атташе, чтобы спасти свою долю капитала. Не увидевшись больше с Хоа Хонг, с которой я разговаривал лишь по телефону, я отправился на машине в партизанскую зону: находясь восточнее Вунгтау, она была, однако, много ближе, чем моя карьера в «Мед-тексе», которая теперь закончилась. Фронт со всех сторон близко подступил к городу, ночью он угадывался по минометной стрельбе, которая в последнее время часто радостно пробуждала нас от сна. «Наши люди, скоро отпразднуем праздник встречи!» Это была надежда Хоа Хонг, и это придавало ей спокойствие, мужество и уверенность, в которых она теперь так нуждалась. Я мог говорить с ней по радиосвязи, когда она готовилась к новой поездке в Бангкок. «Выгодно ли делать дальнейшие закупки?» — спрашивал я. «Очень выгодно,— отвечала она,— тебе не о чем беспокоиться».
И вот я, беглец, в кругу друзей, которые помогали, насколько это возможно, преодолеть нашу разлуку. В освобожденных областях принялись за восстановление экономики: самая тяжелая работа была лучше, чем все эти раздумья и сомнения, правильно ли я вел себя или нет, можно ли было так или эдак сохранить мои позиции еще некоторое время. Меня послали осмотреть разрушенные предприятия, набросать план восстановления и привести в действие хоть какие-нибудь предприятия. Я никогда не был силен ни в экономике, ни в бухгалтерии, предоставляя это Хоа Хонг; и вот вынужден был этому учиться и основать «Медтекс» во второй раз, но намного крупнее и солидней — «народное предприятие».
Эти годы созидания закончились для меня, когда началась наша атака на Сайгон: последняя 'бйтваэтш 'тридцатилетней войны. Американцы отступали, последние из них бежали на пароходах, самолетах, вертолетах, военные части армии Тхиеу отошли на опорные пункты перед воротами города. Майор, который пятнадцать лет тому назад допрашивал меня в Дельте, был теперь офицером дивизионного штаба народной армии, которая занимала позиции под Бьенхоа. С партизанским отрядом он послал меня в каучуковые леса, чтобы с началом атаки захватить мосты и сохранить их от разрушения. Таким образом, я в течение нескольких дней находился поблизости от фабричных корпусов «Медтекса» и нашей виллы, к которой однажды ночью приблизился на расстояние нескольких шагов, с тихим восторгом посматривая на освещенные окна. Когда наши танки въехали на огромный мост Фыонг Донг, я поспешил домой, но пришел слишком поздно, Хоа Хонг уехала в Вунгтау, чтобы привезти Бинь? но погибла в хаосе бегства, наша дочь Бинь покинула страну на одном из последних американских пароходов, потому что боялась быть привлеченной к ответственности перед народом за свое происхождение и убеждения.
Он поднялся, постоял у стола и подал мне руку, на которой не было двух пальцев. «Кто знает, куда занесет Бинь»,— сказал он, провожая меня к двери, и еще раз кивнул.— Однажды я рассказал ей кое-что о Германии, о Мейсене, один раз — это уж точно! Если вы что-нибудь узнаете, там, дома, вы отыщете меня в цветочном магазине Хоа Хонг или в «Медтексе», там мы распределяем рис и все то, в чем нуждается сейчас Сайгон».

ИСПОВЕДЬ МАТЕРИ
Февральским днем 1960 года почтальону деревни Ферхфельде под Люнебургом пришлось доставлять письмо с множеством пестрых иностранных марок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51