Несколько холмов, лес с северной стороны, озеро с островом — вот и все. В крестьянском доме, где они жили, гнездились птицы. В одной из черепичных плиток была дыра, и из нее высовывали клювы два дрозденка. Они щебетали с раннего утра целый долгий день напролет.
Спустя неделю птенцы еще не улетели. Были ли это в самом деле черные дрозды? Ганс с Викторией и об этом немножко поспорили, но радость от веселого птичьего соседства одержала верх. Они сидели на прибрежном Лугу и смотрели на крышу. Может быть, сегодня маленькие крылатые квартиранты распрощаются с гнездом? Иначе зачем им поднимать такой гам?
— А я знаю,— сказала Виктория,— мамаша не отпускает молодь.
Птенцы на крыше задирали головы, жалобно пищали, потому что, когда Виктория заговорила, мамаша вспорхнула и описала круг над деревьями. Она опустилась на яблоню возле дома и уселась на сучок недалеко от верхушки, посвистывая и с подозрением посматривая на луг, словно со стороны людей грозила опасность.
— Глупышка, мы тебе ничего не сделаем,— крикнула Виктория.— Лети к птенцам, они уже большие, вытолкни их наконец из гнезда!
И опять дроздиха испуганно взмыла в небо, покружила над ними, потом юркнула в листву. Если люди сидели неподвижно и молча, дроздиха летела на крик птенцов с червяком в клюве, но стоило им шевельнуться, как игра начиналась вновь: птица кружилась в воздухе, вспархивала на яблоню, потом стрелой мчалась к гнезду, подозрительно поглядывая на берег.
— Если ты не утихомиришься, птенцы помрут с голоду, эх ты, непутевая мамаша! — сказал Ганс.
Виктория прошептала ему на ухо:
— А я вот тоже непутевая мамаша, я своих детей сразу заставлю летать.
— Летать?
— Во сне я иногда летаю.
— Это как же?
Они лежали на спине и смотрели в небо. Виктория пояснила, что действительно летает во сне:
— Это, наверное, оттого, что я много плаваю. Да, во сне я как бы парю, плыву по воздуху.
Дроздиха спрыгнула с конька крыши и, перескакивая с плитки на плитку, направилась в гнездо. Она не улетела, когда Ганс с Викторией поцеловались. Голос Виктории прозвучал у него над ухом тихо и нежно, так что не мог испугать птицу:
— А кое у кого будет ребенок!
— У кого? — спросил он.
Она была разочарована, оттого что он не сразу понял, и крикнула почти угрожающе:
— У непутевой мамаши, имей в виду!
Птичий выводок, пронзительно галдя, дрался из-за червяка. Больше они не обращали внимания на птиц, а * когда на следующий день взглянули на крышу, обнаружили, что гнездо под дырявой черепицей опустело. В их жизни вдруг сразу так многое переменилось — что в сравнении с этим пустое птичье гнездо?
Жители Зеррана, глядя на них, качали головами. Хлеб с полей давно убрали, а свадьбы все нет. Куры продолжали сновать по двору, вино так и стояло в погребе.
— Три большие бутыли,— сказал председатель.— Его можно бы еще подсластить. Может, все-таки хоть попробуете?
Виктория отказалась:
— Мы скоро уезжаем. Я начну работать, а для этого нужна ясная голова.
7. После Зеррана наступило затишье. Писем от Виктории не было. Ни слова в ответ на вопросы, заботы, надежды. Он не выдержал и, чтобы успокоиться, поехал в Доббертин. Виктория как-то раз сказала: «У непутевой мамаши будет ребенок, имей в виду!» Он ждал ее в комнате, где еще не было ни кресел, ни книжных полок. К вечеру Виктория явилась. Закрыв за собой дверь, сделала к нему несколько шагов по пустой огромной комнате и сказала:
— Я не хочу ребенка, не хочу!
Она все испробовала. В углу стояли бутылки из-под красного вина, она пнула их ногой и закричала:
— Я, столько выпила, что у меня до сих пор глаза как у пьяницы, и я, наверное, ввек не протрезвею! — Она совала ему коробочки с таблетками и порошками, которые принесла соседка, чашки с остатками крепчайшего чая.— Эх ты, святой! Думаешь, я когда-нибудь в жизни притронусь к красному вину? Меня тошнит уже при одной мысли об этом. Даже свой ржавый велосипед я забросила. Ездила как черт, по ухабам, по жнивью, по стройплощадке, если хочешь знать, все снадобья испробовала, а толку никакого!
Она обежала вокруг стола, который казался в пустой комнате слишком маленьким.
— Я хочу ребенка, а в данном случае решаем мы оба,— сказал он.
— Ну, если уж на то пошло, это касается моей жизни и моей профессии.— В тот час Виктория думала о новой фабрике среди сосен, общий чертеж которой уже был выполнен. Все остальное ей только мешало.—Здесь нашелся врач, который готов мне помочь. Он работает хирургом на стройке. У него такая верная рука, как у Зауэрбруха 1.
Хозяйка открыла дверь, принесла кофе с пирогом, села к столу, и на несколько минут хирург —посланец смерти был изгнан из комнаты. Все опять было почти как в Зерране, и он повторил, когда они остались вдвоем:
— Я хочу ребенка.
Он не предполагал, что год спустя хозяйка снова поставит на стол пирог, а Виктория скажет:
— Я оставляю ребенка здесь, позже заберу его к себе. Сейчас она стояла перед ним, уговаривая:
— Все это мы сможем позволить себе потом, когда я проработаю здесь пару лет. Я ведь только начинаю и, пока не достроена новая фабрика, не желаю бросать работу.
— Фабрик еще много построят,— заметил он. Виктория сказала:
— Господи, да ведь и детей много родится.
В Зэрране чуть не состоялась свадьба — в тот день, когда птенцы разлетелись из гнезда, или после ночи на
1 Зауэрбрух, Фердинанд (1875—-1951)—знаменитый немецкий хирург.
острове, или несколькими днями раньше. Однажды он сказал ей: «Брак — это разумная необходимость, заставляющая людей как бы притираться друг к другу Тут уж не побежишь из-за пустяка разводиться, тем более если есть ребенок».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51