Моя ненависть не угасала, напротив, я все лучше понимал, что говорилось и вынашивалось за моей спиной водителя такси: американская война. Правда, военные советники приезжали пока в гражданском — молодые господа с коротко стриженными волосами или седовласые вояки: они цепко держались за свои черные чемоданчики и «дипломаты», когда подсаживались ко мне, и никогда не оставляли их в машине, хотя я и пытался их отвлечь, сыпля проклятиями и вечным «Куда прикажете, сэр?» или «Не понимаю!». Я настолько был одержим их чемоданчиками и «дипломатами», что часами кружил с ними по городу, вгоняя в пот сумасшедшей ездой, и даже подумывал о том, не стоит ли дело того, чтобы устроить приземление где-нибудь в городской канаве или у какого-нибудь дерева, словом, такую небольшую, полезную неразбериху. И вот однажды вечером я ехал некоторое время с одним таким владельцем чемоданчика по Шолону, а с наступлением темноты направился из города к каучуковым лесам по шоссе на Бьенхоа, о котором помнил еще слишком хорошо. Машину немного затрясло, когда я свернул с шоссе, и американец удивленно спросил: «Разве филиал здесь?» Я мчался на бешеной скорости между тесно посаженными деревьями, затормозил и заорал: «От вашего филиала вонь до самого неба, выходи на свежий воздух!» Довольно грубо я ударил его отверткой по рукам, когда он забеспокоился и попытался защитить свой чемоданчик. «А до Сайгона я тоже ходил пешком»,— утешил я его, выхватив чемоданчик, поехал с ним прямиком к отцу Тханга, твердо убежденный в том, что совершил геройский поступок. Но старик пришел в ужас, когда узнал о моей операции, и советовал мне подождать неподалеку, в пагоде «Блаженство», пока он не сообщит Хоа Хонг и всем остальным. «Чемоданчик необходимо убрать, и машину тоже,— сказал он.— А ты должен немедленно исчезнуть, немедленно!»
Дверь буддийской пагоды стояла открытой день и ночь, дюжина монахов проживала в пристроенных покоях, и в этот час уже нигде не горел свет. Я присел на корточки перед алтарем и вспомнил о храме под Ханоем, где мы прятались под полами одежды деревянных богов и духов. Здесь я смог различить лишь мрачные тени; вытянувшись, я натолкнулся ногами на жестяные сосуды и сунул чемоданчик себе под голову. Я не боялся, не ведал ни страха, ни забот и почти задремал, когда вошел монах, молодой, худощавый человек, который спросил меня: «Не хочешь ли пить, есть, не ранен ли ты? Не нужна ли какая другая помощь?»
Он остался при мне, хотя я и сказал, что мне ничего не нужно. Он не двинулся с места, когда пришла и Хоа Хонг, которая, казалось, знала его, словно он был статуей, но не стражем неба или ада, а всецело от мира сего. «Он выведет тебя из города,— сказала Хоа.— Некоторое время мы не сможем встречаться, и в свою комнату тебе нельзя возвращаться. Но тебя доставят к добрым друзьям, а я мысленно всегда с тобой». Она обняла меня перед алтарем и, жарко поцеловав, прошептала: «У меня будет ребенок».
На следующий день мне показалось, что я перенесся совсем в другой мир. Монах сел за руль моей машины и, не тратя лишних слов, объездными дорогами, за ночь пересек чуть ли не половину дельты Меконга, пока после продолжительной езды на автомобильном пароме мы не достигли партизанской зоны Бенче, где нас радостно приняли. Мне предстояло отдохнуть, потом пройти учебный курс, а свою машину, которой я не мог больше пользоваться в Сайгоне, предоставить в распоряжение школы шоферов, обучавшей здесь, в джунглях, жаждущих деятельности крестьянских сынов. Я встретил здесь и регулярные армейские подразделения, хотя большая их часть была переброшена на Север. Старший офицер привел меня в свою палатку и часами выспрашивал, пока я не потерял терпение. «Это что — нечто вроде допроса? Я что, в плену? — горячился я.— Лучше бы я тогда остался в Сайгоне, там у меня дел невпроворот».
Майор сохранял серьезность, хотя и был повод для смеха. За сведения, магнитофонные записи и секретные документы, которые оказались в чемоданчике, меня опередила почти легендарная слава: донг ти дык, разведчик! Но я проявил себя таким простофилей, не понимающим ни политических, ни военных взаимосвязей, ни простейших правил конспирации, которые требовали железной дисциплины, бдительности и не в последнюю очередь знаний. «Ты останешься здесь столько, сколько нужно»,— сказал майор и для начала послал меня на школьную скамью, где и в самом деле было мое место. Я заметил, что семнадцати-восемнадцатилетние крестьянские парни, сидящие рядом, знали в десять раз больше меня. К моему стыду, я хоть и знал романы Карла Мая, имя Карла Маркса мало что мне говорило, не говоря уже о фактах, проблемах: все столетие в целом, Европа, Китай, Советский Союз — вот о чем здесь постоянно шла речь. Генерал Зиап был для меня ужасным призраком, и вот я прочитал его книги о партизанской войне и подумал, что в Дьенбьенфу он наверняка с горы наблюдал в бинокль и за мной. Никогда не забуду, как кто-то втащил в учебную палатку велосипед, расшифровал немецкое название: «диамант»-велосипед, достал из футляра под сиденьем инструмент, изготовленный в Дрездене, рядом с Мейсеном на Эльбе. И тут я получил замечательный урок: «Это и есть солидарность! Это и есть пролетарский интернационализм! Это — братская помощь Германской Демократической Республики!» Да, эти парни много,лучше меня знали, где на самом деле был мой дом.
Через несколько неделвмайор вызвал меня и поздравил, потому что этот чемоданчик ами оказался очень хорошим уловом. Но мое дальнейшее пребывание в Сайгоне было поставлено под угрозу, хотя я и получил фальшивые документы на имя Роя Эдвардса из Атланты, штат Джорджия, разведен, таким образом, свободен для брака с Хоа Хонг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51