— У нас тихо, спокойно...
— Нет правды нигде! — крикнула Хельге Тыниссаар.
Зоотехник бдительно вытянулся, посмотрев в сторону
Майре Мартин, которой он дал, чтобы прикрыться, свой пестрый, серый с белым, шарф.
— А кто детей кормить будет, если на дешевую работу пойду? Отец все деньги с потаскухами пропивает. Нет, видать, правды на земле. А кормов попросит — так ей ведрами! — крикнула Хельге Тыниссаар. Злобная, странно спокойная усмешка пробежала по ее измученному лицу.— Ну ладно! Я сама правду найду! Я еще вам покажу!
Ра заметил, как дрожь пробрала зоотехника от этих слов.
Йоханнес посмотрел на часы:
— Айгар отвезет людей прямо на ферму.
Во время ужина в кухню ворвался Алар.
— С фермы звонили Хельге Тыниссаар Майре Мартин сожгла бензином окатила из канистры и подожгла спичкой! — выпалил он единым духом.
— Что?.. Бензином?..— охнул, побледнев, агроном.
Часть третья
ЛЕКАРСТВО ОТ ПЕЧАЛИ
— Папа, а как представить, какая она, бесконечность? Почему говорят: тьма? Потому что она не кончается никогда, всю жизнь считать придется? Бесконечность — это и есть тьма? — спросил однажды Юри.
Опять начался этот ежевечерний бой.
Бытие показалось вдруг излишним, звало освободиться, избавиться от всего. Почему ты еще здесь, почему не рядом с предками, с сыном? — спрашивали у него стол, окно и хмурое, облачное майское небо.
Свет узкой полосой сошелся к тисовым саженцам, которые посадил в саду Йоханнес на радость семье и будущим поколениям.
Дух восставал против вечера; мысли снова были заняты воображаемой стеной, которую он должен был воздвигнуть в себе. Не бояться вечера. Не бояться его красок и звуков, с ужасающим равнодушием встающих из бездны, как неопровержимые свидетельства гибели всего земного. Не бояться, потому что вечер все равно неизбежен, прихода его не остановишь. Зачем бояться того, над чем никакие силы не властны.
Кто не боится, тот свободен.
Он застыл на месте. Нога повисла в воздухе. Одной рукой схватился за спинку стула, другой уперся в край стола.
Дальше он пойдет только вместе с ними!
Пальцы побелели от напряжения.
Но что меня все-таки держит здесь?
Надежда. То, что надежда все-таки возможна.
В утреннем сумраке, разбуженный птичьей песней, он почувствовал, как больно сжалось сердце: я преступник!
Их обоих подгоняла работа, они с женой с ума сходили по работе, одна идея в голове подгоняла другую. Опьянение работой, безумие, без этого они не могли существовать. И это оказалось причиной несчастья. Нелепый случай, конечно, но и это тоже.
Да гори она синим пламенем, эта работа! Провались ко всем чертям, если из-за нее забываешь про все остальное!
Йоханнес с утра собрался в поле, надо было проследить, как идет сев. Ра слышал, как они говорили об этом с Айей. Он быстро спустился вниз:
— Пожалуйста, возьмите и меня с собой.
Агроном кивнул на стоящий у крыльца газик. Ра быстро уселся на потертое сиденье.
— Колымага не больно удобная,— сказал Йоханнес, с трудом заводя мотор.— У меня уж в левом боку колет, ветер все время задувает из дверей.
Наконец поехали. Из ворот, на дорогу, в солнечное утро. Как будто и не было мучительной ночи, отчаяния, зова иного мира.
— Здесь у леса я еще молодым парнишкой поле бороновал,— громко сказал агроном; он привык перекрикивать шум мотора.— Пришел отец поглядеть. Смотрел, смотрел, потом бросил мне вожжи обратно. Ни слова не сказал. Сам, мол, понимай, плохо справился.
Когда выехали из леска и горизонт раздвинулся широкими зелеными полями, он махнул рукой из-за руля:
— Хороша земля, а?
Обочины были ровные, чистые, нигде не было видно скруглений, какие делают трактора на полевых работах. Не видать было кустарника и прочих помех. Красивые поля. Такие Ра с детства видал в своих родных местах. Ухоженные поля всегда его радовали, вселяли надежду.
— Да, хороша. Только как будто вымершая. Ни человека нигде, ни животины. Теперь по всей Эстонии так. Весна без людей. Хорошо возделанная земля — и пустота. Только птицы поют да выгоны зеленеют.
— Прежде стадо выгоняли. Животные оживляли пейзаж. А теперь одно большое стадо — и на километры пусто кругом. Коров держать почти некому, старики вымирают. А молодые не хотят скотину держать, она связывает их, не отпускает от себя.
— Хоть бы овцы были...
— Да. Как на старых картинках.
На взгорке среди зеленеющей ржаной озими Ра увидел печь. Вокруг не было ни дерева, ни куста, никаких следов жилья. Одна печь среди зеленеющего всходами поля, с плотно забитой заслонкой, будто она презрительно поджала губы в обиде на весь мир, где ей пришлось вести последний бой на утреннем ветру, под пенье птиц.
А может, она сделала в своем холодном лоне еще одну выпечку и теперь в страхе охраняла ее?
— Осенью надо будет сломать, — махнул рукой Йоханнес в сторону этой бесплодной развалины.— И вон те старые хутора. Машинам мешают, вид портят — и настроение тоже.
А здесь крепкая деревня была. Хутора в порядке, загляденье... В пятидесятом году я тут с машинно-тракторной станции ездил на заем подписывать. А народ ушел из деревни. Без денег-то много ли наработаешь?
Дальше ехали молча.
— Вы не боитесь вечера? — спросил Ра и спохватился, что ему, видимо, надо объяснить, что он под этим подразумевает.
Но агроном ответил:
— Я утра боюсь. Опять эта бестолковщина... Работы я не боюсь, двадцать лет на должности, справляюсь не хуже других. Но вот когда не доверяют, когда за дурака держат, какая уж тут работа, всякое желание пропадает. Ну в самом деле, двести гектаров надо засеять, где на урожай нечего и надеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48