Незримый, он лучшая вам защита, на земле никто вас не защитит. Мир обрести нет никакой надежды, покуда не смягчатся сердца людские, покуда не преклонят люди колена перед всемогущим. Но бог не желает, чтобы вы вечно оставались на коленях, он даст в руки вам обоюдоострый меч, дал бы и о трех и о четырех лезвиях, если бы такие существовали, потому что со всех сторон вы окружены врагами, руки ваши должны быть сильны. Всемогущий — он как старейшина среди старых богов, велики его владения, городище его неприступно. Он возвещает вам громовым голосом: ливы, подымайтесь, я дарую вам жизнь, как птицам в поднебесье, как всякой живности на поле! Я испытал вас и убедился, что жребий ваш выше, чем жребий вола в ярме, и я дам защиту племени ливов повсюду и дарую вам вечную жизнь. Это и есть то чудо, которого вы ждете от меня. Но сами вы должны пройти через войну, прорасти на пепелищах, как сорная трава, как крапива и дикая конопля, тогда будет вас много и род ваш не исчезнет с лица земли.
Силой он был уведен отсюда и сильный духом вернулся назад.
Помешанного на вере из него не получилось, столь сильным оказалось в нем ливское начало, трезвый, скептический дух его народа.
И ничего они с ним не могли поделать. Ни те, в Риге, ни его соплеменники в Турайде. В душе его идет борьба, там свой мир, куда сложней, чем у охотника, рыбака или землепашца, и если губитель неизбежно должен прийти, если так предначертано, то погубить он может лишь бренное тело. Внутри него светилось ливское солнце, а с ним не справиться никакому железу. Он хотел разобраться в мире, как мог, как его понимал, на грани между язычеством и христианством, в своем времени, в пределах своих сил и возможностей.
Так же, как и все мы, мысленно добавил Ра. И это прозвучало как «аминь». И неожиданно укрепило в нем дух.
Часть вторая
СУДНЫЙ ДЕНЬ
— Каждый год около двадцатого апреля похолодание бывает,— сказал Йоханнес.— Переждать придется, делать нечего. А потеплеет — тоже праздновать некогда. Я смотрел, мерзлоты нет, земля сохнет быстро, надо будет скорей на поле выходить... А у меня суд сегодня, я тут председатель товарищеского суда. Пахота нелегкая будет, до нее надо все дела переделать. Тут с одним коровником дело. Директор уже несколько раз приезжал положение выяснять, один раз обсуждали. А теперь заявления поступили, люди уходить собираются. И мой долг не допустить этого.— Он усмехнулся.— Не знаю, с чего и начать, так все запуталось. Вы не хотите послушать? Может, скажете чего?
— Иногда самое лучшее — ничего не предпринимать. Время само решит,— ответил Ра.
— Пока время решит, люди уйдут с коровника.
Сначала лесом. Потом открывается взгорок: кучка блочных и из силикатного кирпича домов у мызного парка.
Редко, с просветами выложенная из красного кирпича садовая ограда — граница, разделяющая два разных времени. Внутри ограды — старое время со старыми строениями и дряхлеющими деревьями. Вне ограды, через дорогу — приметы современности: двухэтажные жилые дома, на каждом несколько телевизионных антенн.
В глаза бросился порядок, забота, молодые деревца вокруг домов, а все-таки как-то неуютно — нет истории, нет своеобразия.
Уж сколько времени прошло, как Ра угнездился у агронома под крышей, а в дирекции совхоза был впервые. В тот раз, сойдя вечером с автобуса, не оглянувшись даже кругом, он поспешил из поселка на дорогу, будто кто гнался за ним.
— Это наша новая контора,— показал Йоханнес на массивное угловатое строение справа от дороги, с глубоко утопленными окнами, напоминающее вавилонскую городскую степу.— Тут еще клуб, библиотека, зубной кабинет.
Они прибыли на место. Не успел Ра вылезти из газика, как его встретил звонкий детский голос:
— Здравствуйте!
Он удивленно оглянулся. Держа куклу под мышкой, у машины стояла смуглая, с длинной черной косой девочка и смеялась. Чужая, явно не здешних кровей. Интересно, кто бы она могла быть.
— Гуцулка,— сказал агроном.— Любит со всеми здороваться. Хорошая девочка.
Ступив на лестницу, Ра увидел, что одна половина дверей из цельного стекла разбита и заменена дверцей из покоробившейся фанеры. По краю были видны следы разметки синим карандашом, сделанной, видимо, плотником. Посередине что- то было тщательно соскоблено, но краска осталась, слишком глубоко въелась в фанеру.
Стол поставили в зале перед сценой. Так суд ближе будет и к обвиняемым, и к слушателям. Народу набралось почти полный зал. Ра выбрал себе место впереди, с краю скамейки, откуда было хорошо видно. В задумчивости он уселся, сцепив руки на коленях, и приготовился слушать.
Вскоре появился плотный широкоплечий мужчина, представился директором совхоза и уселся рядом.
— Это Эльфрида Аганик, экономист,— показал он взглядом на полную, с сумрачным лицом женщину, сидевшую за столом.— Юмора не понимает, как и большинство разведенных женщин. А это Вармо Тайм, строитель, непременный участник всех викторин.
Громкий шепот директора смутил Ра, но он промолчал.
Человек, названный строителем и непременным участником викторин, сидел, сложив перед собой широкие, точно лопаты, руки. Взгляд у него был острый, проницательный.
Оправив сборчатую юбку, заняла свое место за столом с краю девушка-секретарша.
— Прежде всего, сегодня надо будет обсудить психологический климат, сложившийся на ферме Вийги,— порывшись в бумагах, сказал Йоханнес. Оценивающим взглядом он всмотрелся в ряды собравшихся, в замершие в ожидании лица. — Так. Дело очень серьезное. Все вызванные на месте?
— Более или менее, — ответил из первого ряда крупный краснолицый мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48