Он попытался было освободиться и от третьей хоть на какое-то время, но это оказалось труднее. Бродя так один, в ответе лишь перед лесом и тишиной, он чувствовал, как исчезает грань между реальным и кажущимся. Это странное ощущение он попытался было облечь в слова — но возможно ли такое вообще? Когда-то, еще мальчиком, в пору, когда он пас коров, он этого не сумел. И сейчас, когда это чувство накатывало так сильно, что почти исчезал мостик между реальностью и воображением, он, будто очнувшись, с трудом пришел в себя, обнаружив вдруг, что стоит посреди большого стада коров.
Может, и вся. жизнь — это сплошной прихожденье в себя, постоянное освобождение от того, что иавоображал себе?
Порой ему казалось, что прошлое — это дым, тень от облака, что-то призрачное, текучее, преходящее, что существует только нескончаемое сегодня, каждый миг устаревающее, превращающееся во вчера: изменчивая погода, вот это поле, эти ели и голые осины в лесу. Деревья надежны, на них можно положиться, они были до тебя и останутся после тебя. До твоего существования им нет дела, но и они тоже чувствуют.
Весною и воздух и душа становятся ясными, прозрачными. И что-то такое витает в природе, чего не ухватишь глазом, не определишь нутром.
Утром на дороге хорошо видны следы автомобильных шин Агроном спозаранок уехал но делам. Или приехал и опять уезжает, поди разбери. Он, главный в хозяйстве земледелец, вечно на колесах.
Из-за сплошных облаков пробился желтоватый луч солнца. Но тут же подоспели новые облака и быстро залатали яр кую дыру, будто опасаясь, как бы оттуда не показалось что- нибудь недозволенное.
Ра валялся в задумчивости на кушетке у стены, как раз под скатом крыши, держа в зубах очередную трубку из своей коллекции и прислушиваясь к звукам, доносившимся из дому и снаружи. Их было немного — и все разные: легко шуршали, бегая по дранке на крыше, птицы, доносилось хлопанье крыльев, свисты, шорохи; внизу хлопали двери, гудел пылесос, что-то со звоном упало на пол — там хозяйничала Ай Закричала маленькая Пилле, застучав в пол ножками: «Кукла плохая! Одеваться не хочет!» Потом захныкал Айн, младший и стал звать мать. у
К ним присоединилась еще курица, закудахтала на двор
Под конец зимы Ра ездил на писательский вечер. Прошло как обычно, спрашивали о том о сем, о литературе мало, так бы и забылось — обычная встреча в числе других. Но после вопросов к нему подошли двое, муж с женой, представились и пригласили в гости. Ра посчитал, что это обычные, ни к чему не обязывающие знаки вежливости, поблагодарил и сказал.
— Ну что же, как-нибудь...
Однако муж засмеялся:
— Почему «как-нибудь»? Сейчас!..— И они повезли его на свой хутор.
Вечерело. Метель вилась над изгородью и обшитым желтым тесом домом, неожиданно возникшим перед ними из снежной замети. Пока хозяева ездили в библиотеку, намело такой сугроб под воротами, будто их этой зимой вообще не открывали. Выскочив из газика, агроном достал из багажника жестяную лопату и принялся разгребать снег
Попав в дом, хозяева сразу же затопили печь, сухие дрова были приготовлены заранее. Айя познакомила его с детьми: дочкой Пилле, хныкавшим на руках маленьким Айном и старшим сыном Ээриком, студентом-мелиоратором, который, в сером свитере, приветливо улыбаясь, вышел навстречу из задней комнаты, где готовился к экзамену по гидравлике.
— У нас и еще один есть, Алар, он в районе сейчас, на лыжных соревнованиях,— сказала хозяйка.
Тогда же, сидя за домашним вином у горящей печки, они сказали, что у них есть еще одна комната, на чердаке, отдельная, для детей, но если Ра пожелает, он может там жить сколько захочет. Там тихо, покойно.
Так он и оказался здесь.
Под утро Ра приснился такой сон.
Он на поле. По некоторым признакам — поле весеннее С осени остались ределя, под ними труха, колоски. Скирды, по всей видимости, перезимовали под снегом. На земле, на необмолоченных снопах, он увидел какую-то одежду. Белая вязаная кофта, лифчик, один чулок. Он узнал: это одежда Уме. Но все как будто поменьше, скукожилось или, может, истлело, словно человек растаял или съеден кем-то. А где же Уме? И тут ему говорят: возьми палку, иди к канаве! Канава была сухая, широкая, красноватая от глины, а в одном месте на слежавшейся земле были видны следы, почву там будто взрыли кроты. Он догадался: Уме там, наверно там похоронена. Он принялся копать палкой глину, боясь кого-то там обнаружить и одновременно надеясь, что не найдет никого.
И проснулся.
На дворе было светло, светило солнце. Снизу донесся скрип осторожно отворяемой двери. Агроном вышел на двор, стал заводить машину. Натужно жужжал стартер, мотор никак не заводился. Еще не совсем очнувшись от сна, Ра сел на постели. Что бы могла значить эта скирда, эта канава? Главное, не предвещало бы все это какое-нибудь новое несчастье. Он трижды поплевал через левое плечо. Но сомненья и страх не оставили его, никак не давали покоя, хотя он всеми силами старался отогнать нехорошие мысли.
Почему Уме? Да и могила ли это была? Сердце заколотилось в груди. Какое-то время он просидел на постели в оцепе нении. Затем ведь все-таки он и оказался здесь, чтобы изба виться от отчаяния. Но, кажется, и тут не найти ему душевно го покоя.
Он побрился, надел галстук, спустился вниз и постучал на кухню.
— Да, пожалуйста! — крикнула Айя, и он увидел ее там, смеющуюся, в хорошем расположении духа, дружески взглянувшую на него.
Запах кофе и пищи ударил Ра в нос. Здесь было так по-домашнему хорошо, что он устыдился, как мог его расстроить этот сон. Он уселся в угол к окну, взглянул на двор, на ожидавшие прихода тепла деревья в саду и подумал, что самого плохого никак этот сон предвещать не может,— линия жизни у Уме на ладони была длинна и глубока, гораздо длиннее, чем у него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48