Сон-трава, лекарство от печали
Роман
эстон
Часть первая
ЛИВСКОЕ СОЛЩЕ
Воздух в комнате вдруг сгустился, и он увидел, что там полно предков, давным-давно умерших его сородичей, и в воинственном азарте эти приземистые скуластые мужчины звенят мечами, гремят щитами, не давая ему снова уснуть. В лицо Ра не узнал никого, да и как тут узнаешь — сквозь уплотнившееся время, притушившее черты лица у всех у них. Их деловитая возня, однако, зачаровала его в этот ранний предутренний час, смягчила и умиротворила душу. Именно примиренья с жизнью и всем миром жаждал он больше всего, потому и поселился здесь на хуторе, на отшибе, в крохотной чердачной каморке. Сон обострил все его чувства. И хотя уже развиднелось и он совсем проснулся, он все еще видел, как по комнате сновали взад и вперед, говорили по-ливски, совещались, как отвоевать назад городища Турайду и Сатеселе, как сровнять Ригу с землей и вымести, словно мякину с молотильного стана, чужую веру и всех, кто ее занес сюда. Ниннусова старшего сына, монаха, заложника в монастыре, воспитанного там в христианской вере, о котором Ра столько думал в последнее время, среди них не было.
Вставая с постели, он инстинктивно закрыл лицо рукам», как если бы продирался сквозь чащу и в любой миг мог напороться на острый сучок. Ему почудилось, будто в углу, на стуле, где он приохотился по вечерам читать книгу, съежился, словно опасаясь нападения, один из этих древних воинов, в латах, в кожаном шлеме, с широким обоюдоострым мечом и круглым деревянным щитом.
Ты что же, боишься меня, почему с опаской так, исподлобья следишь за каждым моим движением? Не сделаю я тебе ничего плохого, да и не добраться мне до тебя, ведь я п о эту сторону в р е м е н и. А ты не веришь, подумал Ра, протирая глаза. Недоверие и страх глубоко впитались в тебя, как смола в лодку.
Может, этого предка оставили сторожить его?
А может, и вовсе прислали за ним?
Ра оставил этого вояку сидеть на стуле, рассеянно оделся и спустился вниз. Дом спал, слышалось только монотонное, успокаивающее тиканье напольных часов. Даже Айя еще не встала. Писатель на цыпочках прокрался через кухню к двери, как можно тише повернул ручку и вышел на двор, в свежесть и птичьи голоса. Газик Йоханнеса стоял у сарая, пахнущий дорожной пылью, с белой изморозью на капоте
Кроны яблонь чернели на фоне рассветного неба. Ра открыл калитку, постоял в задумчивости и вдоль межи зашагал к лесу. Подмерзшая стерня похрустывала под ногами. Лужицы на поле были прихвачены ледком, местами еще белел снег. После недавних теплых дней опять похолодало. Йохан- нес опасался вчера, что утром нельзя будет пахать, земля промерзла сантиметров на двадцать. Никак не ожидали такого похолодания. Агроном вздыхал:
— Что за весна! Вон еще со скольким с осени не управились, и с пахотой тоже. Самое бы время поднажать, а почва холодная, девять градусов ниже нуля. И это бы ничего, холода пройдут, не впервой такая весна, да из района нажимают. Будто термометра у них там нет.
А это кто там на осине распелся — скворец или черный дрозд?
Дорога, извиваясь, шла под уклон, к озеру. Озеро еще покрыто было льдом, пустая, холодная синевато-серая чаша в обрамлении елей и осин, отбрасывающая на лес кругом и даже на облака суровый сероватый отсвет.
Под березой, свесившей ветви книзу, возвышался муравейник. Сквозь редкие кроны сочился на кучу желтоватый апрельский свет, колеблемая ветром сетка теней бегала по верхушке взад и вперед. Теплое солнце уже выманило муравьев из дому, из темных сырых ходов. Плотною кучкой мельтешили они в солнечном пятне, стараясь покуда держаться вместе, наподобие роящихся пчел. Воздух был свеж и прозрачен. От дома они удаляться пока не осмеливались, на палых сучьях внизу и на стволе осины их почти не было, лишь единицы. Они ждали часа, когда их ливское солнце выйдет повыше, когда начнет пригревать.
Что сталось бы с этой грудой хвои вперемешку с землей, если б не ливское солнце?
А почему не просто солнце, какая тут разница?
Разница в том, что это солнце исчезнувшего народа. Чье-то бытие, чье-то присутствие всякому солнцу придает особый оттенок.
Это солнце жило в сердце ливского юноши, когда он с тревогой покидал Ригу. Долгое отсутствие не смогло погасить в нем солнца его родины, оно лишь придало солнцу другой оттенок. Это было время солнечного затмения, а бог был большой бледной луной, из-за которой снова, брызнув лучами, вырвалось ливское солнце.
Ра подумал даже, что затмение длилось все тринадцатое столетие. Так ему казалось с самого детства, с тех пор как он прочел «Мстителя».
Это было солнце истаявшего народа.
Солнце ливов с Койвы.
Солнце одного племени, чье истаяние и исчезновение заняло шестьсот лет.
Да, исчезнувшее, задохнувшееся, истаявшее солнце, замшело-зеленое, как церковная крыша. Иногда он видел его как наяву. Оно было так близко, хоть трогай рукой. Теплый родной огненный шар отбрасывал на землю горестный, щемящий душу отсвет, лик его горел над зеленой благодарной землей, и летний день исподволь, помаленьку начинал свой путь.
Это было там, в Ливонии. Огромный солнечный диск Бал тики, до блеска начищенная серебряная нагрудная брошь, извлеченная из могилы.
И он говорил, внушал себе:
Нельзя отшатываться в страхе ни от какого знания. Например, что это солнце исчезающего народа; на самом деле это уже угасшее солнце, воспоминание о дне солнцеворота.
Нельзя, нельзя, нельзя, твердил он про себя, как заклинание. Нельзя позволить себе устрашиться знания или неведения, загадочного или ложно понятого, конечного или беспредельного;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48