В кухне повисла неловкая тишина.
— Как у вашей супруги дела? — спросила Айя.
— Пишет, работает сейчас... На весенней выставке одну работу выставляла.
Ра опасался, что Айя спросит про Уме еще что-нибудь. Но она сказала:
— Йоханнес нервничает этой весной. Пустой беготни много, делом не дают заниматься. С виду-то он всегда спокойный, но я-то знаю, что у него на душе творится, столько лет вместе прожито. Ваша жена, наверно, такая же, сразу чует, как вы себя чувствуете...
— Конечно, — сухо ответил Ра.
— Да разве муж признается, что жена понимает, как у него дела. Вот Йоханнес. Сердится, если я его мысли угадываю, говорит, чего в мои дела встреваешь, я сам... А я сразу вижу, когда он бесится. Как машина подъезжает — уже по этому чувствую. И чаще всего не его вина...
— Глядите, утро какое чудесное, роса сверкает,— с какой-то затаенной печалью сказал в ответ писатель. Он судорожно пытался перевести разговор на другое.— Земля принарядилась, с яблонь розоватые лепестки осыпаются.
Земля принарядилась, может быть, и на праздник, повторил он мысленно. Земля в праздничном наряде, повторил он как заклинание, пытаясь как-то помочь себе.
Еще раз: земля принарядилась.
Да вот еще Йоханнес...
С самого детства ставил Ра профессию агронома выше всякой другой. Агроном у них был всегда на виду, с утра до вечера, иногда и ночью; он вечно что-то устраивал, учил, помогал, человек со светлой головой и золотыми руками, все, казалось, знаний и все умеющий, будто держал в своих руках приводные ремни к извечному круговороту природы. И это чувствовали все, и стар и млад, о школьниках и говорить нечего. Даже отец никогда не сказал о нем ничего дурного. Конечно, не Йоханнес был тем агрономом, и места здесь были другие в отличие от тех, где вырос Ра, на старой мызе, где с незапамятных времен стоял господский дом с белыми колоннами, окруженный кирпичной оградой. Но он волей-неволей переносил свои представления об агрономе и на Йоханнеса.
— А погода и верно хороша,— подтвердила Айя.
Пилле тоже потянулась к окну, заехав рукавом в тарелку. И Айн в слюнявчике радостно запрыгал на своем высоком стульчике.
Пролетел самолет.
Низко, с оглушительным ревом.
Пилле зажала руками уши.
Алар засмеялся.
Они вышли на двор.
На стенах сарая зеленел вьюнок. Хлев от двора был отделен изгородью. Выложенная из плиток дорожка светилась чистотой, по ней никак нельзя было судить, что она вела в хлев, нигде не было видно ни крошки навоза.
Декоративный сад и огород уступами спускались к водоему за садом. Посреди большого, хорошо ухоженного сада тянуло прямые ветви к солнцу сумаховое дерево с красными свечками листьев. Маленькие тисовые деревца, эти зеленые реликты, глядели на него снизу вверх.
Земля в праздничном наряде, лето на подходе, подумал Ра и заметил, какое яркое на Айе платье, цвета павлиньего пера, с глазками.
Айя принялась полоть морковь, Ра и Пилле досталось обрезать усы у клубники. Давно ли их обрезали, да в такой жирной почве пасынки отрастают быстро.
— Земля все съедает,— щебетала Пилле.— Почему земля все съедает, что в нее положат? Алар говорит, она и человека съедает. И меня съест, что ли? Ой, не хочу! Дядя Ра, а земля может в птицу обратиться?
— С известным приближением земной шар можно птицей считать, ведь она по кругу летает в мировом пространстве,— будто школьный учитель, объяснил Ра.
Девочка накрутила клубничный ус себе на палец.
— А земной шар в Эстонии?
— Земной шар везде, где есть жизнь. Эстония на земном шаре находится.
— А в земном шаре тоже Эстония?
— В земном шаре огонь.
— А почему Эстония не огонь?
— Как это?
— Огонь — это жизнь, и Эстония где жизнь, сам сказал,— не унимался ребенок.
— Огонь — это огонь.
— А что такое жизнь? Эстония — жизнь?
Ра медлил с ответом, и девочка, крутя на пальце клубничный ус, заторопила:
— Скажи, ну! Почему молчишь? Ты же знаешь. Алар говорит, жизнь от амеб происходит. Амеба — это животное такое с надутым животом, как наш теленок, когда его молоком напоят.
Легко ступая через грядки, подошла Айя:
— Пилле, опять ты к дяде пристаешь!
— Дядя не знает, что такое жизнь! — крикнула девочка, запрыгав между грядок, точно трясогузка.
— Что ты все время пристаешь к нему?
— Я не пристаю. Жизнь получилась из амеб и к ним назад возвращается. Скоро на земном шаре одни амебы останутся!
— Кто тебе сказал такое?
— Опять придется с воды начинать, Алар сказал... Мама, а бесконечность что такое? Я не понимаю.
— Рано тебе понимать, вон и взрослые-то не могут в ней разобраться,— сказал Ра.
— А Густав Наан1, который по Луне ходил, разбирается?
Взрослые расхохотались. С удивлением девочка смотрела
на маму и этого черноголового дядю. Смеющимся она видела его впервые.
— Что-то мы еще не слыхали, чтобы Густав Наан по Луне ходил.
— Друзья его, что ли, ходили? Латыши, что ли? Финны? Или русские?
— По Луне ходили пока что только американцы,— сказал писатель, отирая слезинки смеха.
Смех взрослых, особенно этого мрачного дяди, раззадорил девочку. Она заскакала, закривлялась, вся так и светясь радостью.
— Ой, сейчас лопну от смеха! — заверещала она.
— Тихо, егоза, грядки потопчешь,— остановила ее мать.— Поди-ка лучше, насмешница, перегони коров к лесу.
— Ой, я боюсь!
— Не кривляйся! Да костыль-то не загоняй в землю весь, коровы спокойные, не уйдут никуда.
— А справится? — усомнился Ра.
— Очень даже справится, — ответила Айя.— Земля рыхлая, дождей много прошло. Костыль легко войдет, только камешком пристукнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48