Я еще не видывал, чтобы кто-то перевоспитался. Парторг говорит: дадим ему поначалу работу полегче. А где и что у нас сегодня полегче? — Йоханнес включил зажигание.— Не бывает такой работы вообще.
— Хоть бы он из кабины вылез, посмотрел, в чем дело...
— Вон вы чего захотели! Как же, вылезет такой!
Когда хутор с живой оградой из елей остался далеко позади, агроном сказал, уже более спокойно:
— Поехали лучше сон-траву посмотрим. Там у дороги
будет... Я остановлюсь другой раз, поброжу по лесу несколько минут, душу отведу. Хорошо, директор не вмешивается. Все, что растениеводства касается, в моих руках. У нашего директора один хороший принцип: доверять специалистам. Вот если бы все такого правила придерживались!
Сон-трава росла на опушке леса, где пожог был сплошь усажен молодым сосняком. Она цвела там, опустив к земле свои покрытые мягким пушком головки. Солнце спряталось за светлую пелену облаков, но в затишке, у высокой стены леса было тепло. Высоко над сосновыми саженцами пели жаворонки. Они остановились перед цветущей сон-травой, будто перед ними расцвел куст папоротника, и долго молча разглядывали нежные, трогательные растения.
— Прострел раскрытый, сон-трава. Между прочим, знаете, что про нее пишется в одной старой врачебной книге?
Ра покачал головой.
— Что она лекарство от печали, — усмехнулся агроном.— Из нее приготовляют настойку, и она будто бы помогает. А ведь жалко ее рвать.
Писатель наклонился, понюхал цветок. Вылетевший шмель ударился ему в нос.
— Не суй нос куда не следует,— засмеялся Ра.
Йоханнес тоже улыбнулся.
В прекрасном расположении духа они поехали дальше.
Но тут агроном сказал задумчиво:
— Прогнал человека. А кто семена будет возить? Хоть сам на трактор садись. Вот и требуй порядка. Нерадивого прогонишь, заменить некем...
У Ра было такое чувство, будто и он в этом виноват.
Излишне чувствителен.
И от этого надо избавиться.
Он ждал, что Йоханнес скажет: «А вы не хотите на машине поработать? Вы же работали когда-то на экскаваторе...»
Но агроном ничего не сказал. Подумав, Ра понял, что Йоханнес не мог так сказать, даже в шутку. Не такой он человек.
Пилле пришла к Ра наверх. Знакомство их простиралось уже до того, что девочка время от времени приносила показать ему свои игрушки. На сей раз у нее в руках был белый заводной зайка. Сперва она тихо посидела, держа
зайку на руках, потом это ей наскучило — и она спросила у сгорбившегося над столом Ра:
— А другого ничего делать не умеешь?
— Другого? А эта работа чем плоха?
— Мог бы и другое что-нибудь делать, — строго сказала девочка.
— Почему?
— Такое, чтобы и поиграть время было.
Юри то же самое говорил, почти теми же словами! Ра нахмурился.
— Разве папа не играет с тобой?
— Он же на работе! — сказала Пилле. Весь вид ее показывал: какие же непонятливые эти взрослые! — А ты дома. Мама говорит, тебе нельзя мешать. У тебя работа, что ли, такая — писать? Плохая работа, с ребенком поиграть не можешь.
Ра повернулся — от Акке к Пилле. Стул угрожающе заскрипел.
— Папа возил тебя поля смотреть?
— Возил.
— А ты заметила, как ветер играет, когда поле поспеет?
Ребенок зажмурился, подумал немного.
— Это «отра» называется, сорт такой, папа сказал. Там ветер играл... Дул в колосья. Как мама в печку дует.
Ра улыбнулся:
— Это у ветра игра такая. Игра воображения. Будто он на поле огонь раздувает. Так?
Пилле напряженно думала.
— Да,— прошептала она наконец. И тут же в ее детской головке возникли сомнения: — А что будет, если поле загорится?
— Будет пожар.
— А если небо загорится, что тогда?
— Тогда плохо,— ответил Ра. И вдруг почувствовал, что в точности повторяет те слова, которые сказал старик на той улице, когда Ра попросил у него лопату. Он сокрушенно умолк. Да, сокрушенно, мысленно сказал он, привыкший следить за собой и все анализировать.
Девочка долго глядела на него, задумавшись, теребя в руках своего зайку, но дядя не проявлял, кажется, к нему ни малейшего интереса, он вроде и не заметил ее любимую игрушку. Ничего так и не сказав, девочка ушла по лестнице вниз.
Круг условностей.
Снизу донеслось, как Пилле спрашивала у матери:
— Почему в природе так устроено, что человек болеет?
— Так уж устроено.
— Почему?
— Природа понапрасну зла не делает. Природа не думает о том, что делает. Если бы специально зло делала, то и человека бы не было.
— И дяди Ра?
— И тебя бы не было.
— И Айна, и Ээрика, и Алара, никого?
— Да.
— Почему?
— Просто не было бы.
— Почему просто?
Мать не ответила.
— Почему? Почему? Почему? Мама, почему ты не говоришь, почему бы не было?
Молчание. Потом крик матери:
— Куда опять пошла? Не мешай дяде!
И ответ Пилле:
— Кто детей держит, тот и играть с ними должен.
Она опять появилась наверху, положила зайку перед Ра,
вытащила из кармана железный ключик и протянула писателю:
— Заведи зайку, я не умею. Давай играть.
Похолодало, зарядили дожди. Ненастье затягивалось надолго. Проглянувшая было листва из-за холодов захирела; на ветвях торчали поникшие листки и не могли никак распуститься.
Жизнь перепахала события, сделав их воспоминаниями: ее нержавеющему лемеху любой грунт нипочем, и никаких запасных частей ей не требуется.
Соловей, пеночка, ласточка.
Все они в один прекрасный день оказались на месте, словно и не улетали никогда. Воздух наполнился радостными трелями, будто наступил нескончаемый праздник.
Все дело — в общении. С человеком ли, с животным, с деревом — но в общении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48