Какая встреча!»— бросился и обнимал мои колена. Я не мог доспроситься у него, кто он, и, видя его в радостном восторге, опустил сам личник его шелома; кого ж увидел я? Это был любимец мой Слотан; я не мог выговорить ни слова от удовольствия и только сжимал его в моих объятиях.
Слотан, пришед в себя, делал мне ревностнейшие упреки за ту недоверенность, что я оставил отечество, сокрыв и от него отъезд мой, и слезящиеся глаза его примечали из моих, не лишился ли уже он моего дружества. Но я, целуя его, освободил от такового сомнения и уверил, что право его на мое сердце еще не переменилось. После чего рассказал он мне, что родители мои после отъезда моего были в великом огорчении, но что он не знает происшедшего в отечестве его далее, ибо на другой день по моем отсутствии выехал сам искать меня и клялся не возвращаться, поколь найдет меня или погибнет. Он проехал множество областей, наведываясь о мне, но никто его в том не удовольствовал, и ничего с ним не случилось достойного примечания до вступления его на сию долину. Остановясь тут дать роздых коню своему, увидел он скачущих сих всадников. Тот, коего по взгляду долженствовало счесть за одного из их начальников, вез пред собою на седле девицу чрезвычайной красоты и по платью состояния непростого. Она кричала, призывала небеса на помощь, а тем дала Слотану причину подумать, что она и руках у похитителя. Он воскипел гневом и, не рассуждая о неравенстве боя, пустился во оный, чтоб помочь утесненной девице. Везущий оную и еще другой скакали но останавливаясь, а прочих он ударами своими принудил остановиться и начать сражение, в котором мы помогли ому.
Выслушав Слотана и узнав о похищенной девице, восчувствовал я некоторое неизвестное мне побуждение следовать ей на помощь.
— В которую сторону они обратились?— спросил я у моего любимца и устремя взоры мои на Мирослава.
— Вы меня пленяете вашими благородными склонностями,— сказал мне Мирослав, уразумев мое желание и садяся на коня.
— Защитим слабого!—вскричал я, и мы пустились в сторону, в кою поскакали похитители.
При въезде в великий лес увидели мы три распутья. Не зная, которую избрать дорогу, заключили мы следовать врозь, и если не найдем друг друга вскоре, то чтоб дожидаться отставших в столице царя ятвяжского, коею землею мы тогда шествовали. Мне досталась средняя, и я не медля удалился от моих товарищей в густину леса. Вскоре взоры мои открыли то, чего я искал: на обширной поляне увидел я ходящих двух оседланных коней и у дерева привязанную девицу, которая слезами и восклицаниями давала знать о своем стесненном состоянии; два витязя сражались между собою с великой яростию, и можно было уразуметь, что привязанная девица была ценою счастья победителева.
Я не имел времени рассмотреть прелести несчастной гнев овладел мною, и я, подскакав к сражающимся, вскричал:
— Дерзновенные! Оставьте ваш поносный бой, вы не получите плода из вашего преступления! Сей час просите прощения у оскорбляемой вами девицы или готовьтесь принять казнь от руки моей. Я готов победить вас обоих вдруг или порознь.
Сказав сие, я обнажил мою саблю и сошел с коня. Хищники оставили сражение и, не отвечая мне, бросились на меня. Счастье помогло мне к ровному бою, ибо один из них в первых произведенных мною ударах лишился головы. Но другой, напротив, привлек на себя все употребление искусства моего и осторожности.
Отломки броней наших, с искрами отлетая, падали на землю, противник мой покрыт был кровию, мы выбились почти из сил, и если я не был ранен, то за сие, признаюсь, обязан меньше своему проворству, как доброте моего оружия.
Наконец храбрый мой противник получил от меня смертельную рану в шею, от которой упал к ногам моим и, успев только произнесть: «Храбрый победитель Дуберзая невцинского достоин владеть царевною ятвяжскою»,— скончался.
Вложа мою саблю и закинув щит, спешил я освободить избавленную мною царевну, но что я восчувствовал при взоре на оную? Душа моя смутилась от красоты лица ее, коего прелести умножались величеством, блистающим из очей ее, и печаль, распростертая по оному, столь чувствительна учинилась моему сердцу, что оное с того мгновения отдалось ей в вечный плен.
Вы, Звенислав, оправдаете мое признание,— говорил Тарбелс,— и согласитесь, что жертва сия к царевне ятвяжской достойна прелестной Любаны, ибо она была, кою я имел счастье избавить.
Звенислав и его любовница отдали справедливость совершенствам Любаны, и сия царевна приняла сие с целомудренной стыдливостью.
Князь обрский продолжал:
— Развязав шелковую вервь, коею она прикреплена была к дереву, бросился я пред нею на колено, поздравлял ее с победою над ее врагами и просил, чтоб она позволила мне быть во всю жизнь мою исполнителем ее повелений и проводить туда, куда угодно ей будет назначить.
— Великодушный незнакомец! — отвечала она мне.— Небо наградит вашу добродетель, но несчастная царевна, лишенная родителей своих и государства, не может воздать вам ничем, кроме благодарности. Я не знаю, о чем вас просить и куда прибегнуть. Но чтоб вы лучше уразумели о моих обстоятельствах, я открою вам бедственные мои случаи.
Я единочадная дочь и наследница ятвяжского царя Крепостана. Родитель мой находил во мне все свое утешение и любил меня яко единственный залог нежного своего брака с княжною радимичских славян; он воспитывал меня для степени, к коему готовила моя природа. Я взросла посреди счастия и не помышляла, кроме о забавах, приличных моему полу. Между тем я слыхала, что о мне говорили с похвалою и называли меня великою красавицею;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73