Ты кончил все счастливые для меня опыты; я избавлена от очарования твоею нелицемерною ко мне страстию, но ах! ты меня еще не увидишь... и, может быть, я опять буду несчастлива, когда ты не разрушишь остатки волшебства... Но я не могу, ничего не могу объяснить, меня удерживают. Найди в себе отважность умереть, чтоб владеть навек твоею Миланою. Прости, Громобой, я люблю тебя, помни сие слово... Прости, -сказала она, еще вздохнув, и поцелуев двадцать следовали затем без отдышки. Громобой очень явственно выразумел все, что говорила Милана, но от восторга не имел сил ответствовать. «Прости» только привело его в твердость умолять ее, чтоб помедлила, но она уже ушла.
День настал и осветил Громобоя на самом том месте и в том же положении, в каком оставила его любовница. Он так был восхищен, что не смел ни верить случившемуся, ни вопросить себя, не спит ли он и не игра ли сновидения составляет его счастие. В сем смятении застал его невольник Сей вошел с усмешкою.
Вы имеете право на меня сердиться, — сказал он — очень старался уверить вас, что вы влюблены в мечту, но сего требовало благополучие ваше и Миланьь Теперь вы меня простите, и мне нет нужды подтверждать вам, что Милана есть на свете. Но не вопрошайте меня, кто она V кто я, вы еще сего не узнаете; однако чрез терпение.. Находите ль вы в себе довольно отважности подвергнуться смертельным опасностям, чтоб разрушить остатки очарования, кое лишает вас увидеть настоящую любовницу, которой и недостаточествующий портрет имел на вас сильное действие?
Посему подлинник еще прекраснее! — вскричал Громобой.
— Я ничего не скажу; старайтесь заслужить оный видеть
— Ах, дорогой невольник! Ежели только нужно сразиться со всем светом... Тысячу раз рождаться, чтоб умирать, на все, на все готов, скажи только, что мне делать, веди меня сей час. Довольно сей сабли.
— Изрядно, я поведу вас, но не надейтесь на меня; я лишь только буду вам показывать опасности и всеми мерами стану стараться сберечь себя от оных. Вам должно сражаться со всею лютейшею волшебною силою, со всеми стихиями; одно счастие может спасти вас от известной смерти.
— Ступай!— отвечал Громобой и потащил невольника. Они шли дремучим лесом, где, однако, не встретилось
с ними никакой опасности. При первом взгляде за оным представилось Громобою волнующееся море, и выскакивающие из оного чудовища разевали страшные свои пасти, грозя поглотить всякого приближающегося.
— Вам должно броситься в сие море и плыть посреди сих чудовищ; достижение к драгоценной вещи не может уступать опасности.
Я ничего не имею в сердце, кроме Миланы,— отвечал Громобой и побежал повергнуться в море.
В самое сие время тьма распростерлась над водами, и невольник без пользы говорил Громобою, чтоб он подождал, поколь тьма исчезнет —он бросился с берега.
Ты шутишь надо мною,— сказал Громобой, когда опять просияло и увидел он стоящего близ себя невольника — Здесь только игрище, и я вместо моря и волн упал на растянутую холстину, кою поддували мехами
Нет, государь мой,— отвечал невольник,— благодарите вашей отважности — без нее вы не разрушили бы сей очарованной бездны, и волны ее иль чудовища, конечно бы, поглотили. Но впереди там уже не очарование: с природою вам надлежит сразиться ступайте.
Громобой следовал, и вдруг преужасная пламенная река пролилась впереди них. Сверкание пламени было ужасно, V казалось, что растопленная медь готова была обратить в пепел каждого приближающегося.
Вот должно перейти сию реку, сказал невольник, остановясь Здесь уже мужество вам не поможет, если б вы были не человек, а вещество несгораемое... не лучше ль возвратиться? Безумно наверное умереть, ибо по смерти нет от любовниц никаких ожиданий, воротимся!
— Слабый,— молвил Громобой с досадою,— разве забуду я, что смерть моя полезна Милане?— сказал сие и бежал в огонь.
Он вдруг остановился и искал, чем бы побить невольника. Представлявшее издали огненную реку был ряд впуклых зеркал, поставленных на дрожащих пружинах так противу солнца, что отвращенные оного лучи ударялись прямо в глаза приближающимся.
— Перестанешь ли ты играть мною?— кричал он к невольнику, сжимая кулаки, ибо не попалось ему ничего в руки.
— Большая часть воображаемых страхов ужасны только вдали,— сказал невольник.— Неустрашимость их уничтожает. Но если б вы не так были смелы, очарование сие кончилось бы бедственным для вас образом. Однако теперь предлежит уже не то, чем издалека пугают: весь ад вас встретит. Пойдем, я увижу, достанет ли в вас бодрости.
Он отворил двери в стене, на коей установлены были зеркала, и ввел Громобоя в преужасную и мрачную пещеру. Они шли несколько ощупью; вдруг Громобой зацепился ногою за веревку, и в ту минуту пронзительный стук раздался по пещере. Впереди их блеснул свет, и ад, или престрашное чудовище разинуло рот. Дьяволы с пламенниками бегали пред оным. Всех родов змеи и чудовища, каких только может родить воображение, готовы были растерзать острыми своими когтями приближающегося.
— Что, государь мой? —говорил невольник, трепеща во всех членах.— Здесь уже не обман, а истинный ужас. От вас зависит сразиться и владеть Миланою. Что до меня, то я возвращусь.— Сказав сие, удалился.
Громобой, чувствующий всю цену отплаты за таковой подвиг, призвал на помощь имя Миланы и храбрость россиянина, обнажил свою саблю и шествовал сражаться со смертию. Опасность лишь умножала его смелость, и дьяволы не вытерпели блистания грозных и неустрашимых очей полководца Святославова; они, не допустя на себя ударов его сабли, подняли мерзкий крик и побросались в отверстие ада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73