.. На какой конец хочу я убедить ее полюбить меня взаимно? Состояние мое и бедствия, обещаемые мне еще на четырнадцать лет, дозволяют ли мне предложить ей пристойные условия? Нет, богатырю странствующему не можно иметь жены, но если б и можно было, то зачем мне делать оную участницею моих трудов и опасностей!.. Истреби, Звенислав, неприличную склонность и помышляй лишь об одной славе».
Но сердце его делало другие предложения; оно говорило: «Ищи, Звенислав, понравиться сей девице, она та самая, которая по желанию Добрады должна составить благополучие предидущих дней твоих. Ищи обязать ее освобождением из невольничества, покори себе тем ее сердце, возрати ее в отечество, и тогда не может она быть равнодушна к твоим услугам».
Так заключил он следовать влияниям любви своей, и утро привело опять милую его пастушку к берегам водным. Она не ожидала, чтоб витязь осмелился ночевать близ такового опасного соседства, и для того, не приметив его, начала мыть свои ноги. Счастливый богатырь не смел дышать и чаял, что только богиня может иметь толь складные и белые ножки; прелести оных сделали, что Звенислав клялся не любить никого на свете, если ею любим не будет. Девица села и, чая себя быть уединенной, начала вздохом, потом говорила:
— Может ли быть кто меня несчастнее? О жестокая судьба! Не довольно ли для тебя, что ты лишила меня моего отечества и из княжеской дочери учинила последнюю служанку Яги Бабы? Но тебе надлежало прежде, нежели я могла управлять моим разумом, подвергнуть меня жестоким чувствованиям любви безнадежной.
— Она любит уже,— сказал Звенислав, и сердце его вострепетало; но девица вывела его из смятения, в кое ревность готова была его повергнуть, продолжая свою жалобу:
— О прекрасный витязь! Надлежало ли тебе встретиться со мною затем, чтоб я не знала, кто ты, и не имела надежды когда-либо тебя увидеть, и в сем ли месте следовало тебе заразить мою душу? Если б ты появился при дворе отца моего, там, может бы, я могла удержать тебя, там, может, удобнее бы мне было наградить тебя не одним моим сердцем, но и короною. Но ты уже удалился, прекрасный витязь, я не имею надежды тебя видеть... Ах, я сама причиною: сколько он убеждал меня вчерась помедлить... Он был ко мне не нечувствителен и...
— Боги!.. Я любим тобою, прекрасная княжна! — вскричал Звенислав и с последним словом был уже у ног ее.
Он не мог больше выговорить; сама княжна от замешательства и стыдливости, что узнали таинственные ее чувствования, сделалась безмолвна; но Звенислав скоро пришел в себя, радость и любовь учинила его красноречивым.
— Так, прекрасная княжна,— говорил он,— можно ли быть нечувствительну, имевши счастие вас видеть? Вы бы увидели меня умирающего на сем месте, если бы я не узнал, что я благополучнейший из смертных... Но не раскаивайтесь, прелестнейшая в своем поле, что нечаянно узнал я то, что, может бы, вечно погребено осталось в душе вашей. Если вы награждаете любовию вашею страстнейшего человека, то верьте, что притом почтительнейшего и вернейшего, который прежде согласится тысячу раз пронзить грудь свою, нежели сделать, чтоб вы в любви своей раскаялись.
— О великая богиня Лада! — сказала княжна.—Когда тебе угодно было расположить обстоятельство так, чтоб узнал тайнейшие мои чувствования тот, кто впервые произвел оные в моем сердце, сделай же, чтоб я питала оные небесплодно и чтоб могла увенчать того, который составит благополучие дней моих... Поздно уже мне скрываться, любезный витязь, когда ты узнал происходящее в душе моей. Признаюсь, что я была бы вечно несчастлива, если б ты о сем не ведал или бы расстался со мною вчерась с равнодушием. Я с первого взгляда на тебя восчувствовала все действие твоих совершенств, заключила вечно воздыхать, не имея надежды тебя увидеть, и не быть ничьею. Не видать тебя! Какие мучительные родились от того в душе моей воображения! Я не могла заснуть и, конечно бы, не преодолела себя идти искать тебя в сей пустыне, если б мучительница моя не запирала меня по всякую ночь в чулане и если б чрез самое то не опасалась предать тебя ей в руки... Но поверишь ли, Звенислав, что боги оправдают любовь нашу?
— Как вы знаете мое имя?— воскричал богатырь, целующий беспрестанно ее руки.
— Я знаю больше о тебе, нежели ты сам. Внимай; когда я, отчаиваясь тебя увидеть, заснула уже перед светом, предстала ко мне величественная женщина в белом одеянии. «Дочь моя!— сказала она.— Не стыдись тех чувствований, кои произвел в тебе незнакомый богатырь. Небеса оные благословляют, ибо он назначен твоим избавителем и будущим супругом. Но прежде, нежели вы соединитесь, должны будете претерпеть многие препятствия». После сего открыла она мне о твоей природе, но запретила объявлять тебе о том, если где случится мне тебя увидеть. Она стала невидима, а я проснулась и к величайшему моему удовольствию пришла па сие место.
Радость Звенислава о сей счастливой ведомости была неизъяснима. Княжна, со своей стороны, не считала за преступление принимать нежнейшие выражения своего любовника и соответствовать ему взаимною ласкою; они клялись друг другу вечною верностию. По прошествии первых восторгов Звенислав любопытен был узнать, кто такова его любовница и каким несчастным случаем впала во власть Яги Бабы.
— Приключения мои очень невелики,— отвечала ему княжна.— Я называюсь Алзана и дочь Котагеда — князя, владеющего над сильным народом обров, обитающих при великой реке Дунае. Родитель мой был великий охотник до звероловства, он нередко бирал в леса и мою ро-дительнцу. Мне было только десять лет, как случилось, что матушка, быв приглашена на таковую охоту, взяла и меня с собою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73