"Все тяжелее и тяжелее мне думать о смерти Фета. <...> ... не перестаю вспоминать покойного, и тоска не убывает, а растет. Обидно мне было видеть, как равнодушно встретили печальное известие даже те, кого оно больше всего должно было тронуть. Какие мы все эгоисты! Но мне в таких случаях всегда кажется, что часть моего существования, часть моего мира вдруг куда-то ушла и исчезла, и я начинаю чувствовать, что сам я с душою и телом распускаюсь в туман и пропаду бесследно. Этого уже недолго ждать, и, как говорит Лев Николаевич, нужно последние дни проводить как следует, не отдаваясь пустякам и легкомыслию. Для Фета смерть была, конечно, избавлением... Последние годы были ему очень тяжелы; он говорил мне, что иногда по часу он сидит совершенно одурелый, ни о чем не думая и ничего не понимая... Он был сильный человек, всю жизнь боролся и достиг всего, чего хотел: завоевал себе имя, богатство, литературную знаменитость и место в высшем свете, даже при дворе. Все это он ценил и всем этим наслаждался, но я уверен, что всего дороже на свете ему были его стихи и что он знал - их прелесть несравненна, самые вершины поэзии. Чем дальше, тем больше будут это понимать и другие. Знаете ли, иногда всякие люди и дела мне кажутся несуществующими, как будто призраками и тенями; но, встречаясь с Фетом, можно было отдохнуть от этого тяжелого чувства: Фет был несомненная и яркая действительность" {"Новый мир", 1978, Ќ 8, с. 133.}.
Если это письмо представляет собой как бы "посмертное примирение" Страхова с Фетом, то последняя оценка фетовской поэзии сделана критиком в статье "Несколько слов памяти Фета", напечатанной в декабре 1892 года в газете "Новое время" (перепечатано в "Полном собрании стихотворений А. А. Фета" 1910 года, к которому и отсылаем читателя). Эту статью, вместе с другими своими сочинениями, Страхов послал С. Толстой, которая позже в мемуарах "Моя жизнь" вспоминала о своей переписке со Страховым конца 1892 года: "Когда по просьбе Страхова я написала ему подробности смерти Фета, он писал мне 10 декабря: "Получил ваше письмо, где вы рассказываете о смерти Фета, драгоценное письмо, заставившее меня столько думать и удивляться его энергии... Он 6 дней ничего не ел, не мог или не хотел? Но вообще смерть его прекрасная {Очевидно, Страхов (а может быть, и С. Толстая) знал не все подробности смерти Фета; см. об этом: Садовской, с. 75-83; В. С. Федина. А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике. Пг., 1915, с. 47-53.}, и жизнь по-своему очень хороша... Фет был в сношениях твердый, ясный человек, жестокий только на словах..." Прислал мне Страхов и свои книжечки и статью о Фете, очень хорошую, и я, прочитав их, написала ему свое мнение. Вскоре получила от него и ответ. Между прочим, он пишет: "Благодарю Вас за внимание к моей книжечке, и к стихам, и к повести. Как опасно вообще писать! Мне кажется, чуткий человек сейчас и увидит все мои недостатки, всю мою слабую душу, в которой хорошо разве только чувство идеала..." {"Новый мир", 1978, Ќ 8, с. 108-109.}

60

1 Речь идет о переезде из Степановки (Мценский уезд Орловской губернии) в Воробьевку (Щигровский уезд Курской губернии).

61

1 С 1878 по 1892 г. Фет неизменно около семи месяцев (обычно с марта по октябрь) проводил в Воробьевке. Его почтовый адрес был сначала: "Московско-Курской железной дороги, станция Будановка"; затем стал: "Московско-Курской железной дороги, станция Коренная Пустынь" - по одноименному названию известного монастыря, находившегося неподалеку от Воробьевки.
2 В биографическом очерке о Фете Н. Страхов писал: "В 1877 году Афанасий Афанасьевич решился бросить Степановку и купил за 105 тысяч руб. Воробьевку (так называемую Ртищевскую Воробьевку, по фамилии давнишнего владельца) в Щигровском уезде Курской губернии, на реке Тускари, в десяти верстах к востоку от известной Коренной Пустыни. Деревня Воробьевка стоит на левом, луговом берегу реки, а господская усадьба на правом берегу, очень высоком. Каменный дом окружен с востока каменными же службами, а с юга и запада огромным парком на 18-ти десятинах, состоящим большею частью из вековых дубов. Место так высоко, что из парка ясно видны церкви Коренной Пустыни. Множество соловьев, грачи и цапли, гнездящиеся в саду, цветники, разбитые по скату к реке, фонтан, устроенный в самом низу против балкона, - все это отразилось в стихах владельца, писанных в этот последний период его жизни" {Страхов, с. XXXIII-XXXIV.}.
3 Фет цитирует строки из стихотворения Гете "Границы человечества" (Гете. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 1. М., 1975, с. 168).
4 Н. Страхов отговорил Фета переводить "Критику чистого разума" Канта, указав, что русский перевод этой книги уже существует. После этого Фет обратился к переводу Шопенгауэра.

62

1 Откликаясь на предложение Фета приехать к нему летом в курскую усадьбу, Страхов писал поэту 24 ноября 1877 г. из Петербурга: "Непременно, глубокоуважаемый Афанасий Афанасьевич, и с величайшей радостью. Я родился в Белгороде, и для меня до сих пор Курская губерния есть то место, где всего лучше жить людям, где времена года имеют надлежащую продолжительность, где небо, земля, трава и деревья имеют свой надлежащий вид, тот самый, который подразумевается под этими словами. Я не могу привыкнуть к Петербургу..."
После первого посещения Воробьевки летом 1878 г. Страхов захотел излить свое впечатление в стихах, которые послал в письме Фету от 26 октября:

Когда душа твоя чиста
И сердце тихой мыслью бьется,
Ступай туда, где тень густа,
Где жаркий луч сквозь ветви рвется.
. . . . . . . . . . . . . . . . .

*

Там будет все тебя ласкать:
Свет, воздух, чудный вид с дорожки,
И золотые станут мошки
Вкруг головы твоей мелькать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94