"Со временем, по крайней мере через воскресенье, на наших мирных антресолях собирались наилучшие представители тогдашнего студенчества" {Там же, с. 154.}. Среди постоянных гостей здесь бывал Я. Полонский, подружившийся и с Фетом, и с Григорьевым, Так что можно сказать, что под крышей дома на Малой Полянке набирал силу авангард нового поэтического поколения, и остается лишь сожалеть, что сам дом (который мог бы быть не только замечательным "музеем сороковых годов", но и своеобразным "домом поэтов") ныне не существует. (Изображения дома и его интерьеров см. в изданиях: "Аполлон Александрович Григорьев. Материалы..." Пг., 1917; Аполлон Григорьев. Воспоминания. М.-Л., 1930; Аполлон Григорьев. Воспоминания. Л., 1980).
Существо своих отношений с А. Григорьевым в студенческие времена Фет характеризует в мемуарах: "Казалось, трудно было бы так близко свести на долгие годы две таких противоположных личности, как моя и Григорьева. Между тем нас соединяло самое живое чувство общего бытия и врожденных интересов. <...> Связующим нас интересом оказалась поэзия, которой мы старались упиться всюду, где она нам представлялась... <...> у меня никогда не было такого ревностного поклонника и собирателя моих стихотворных набросков, как Аполлон. В скорости после моего помещения у них в доме моя желтая тетрадка заменена была тетрадью, тщательно переписанною рукой Аполлона" {РГ, с. 150-152.}. (Григорьев стал первым "литературным советником" на творческом пути Фета: ему принадлежит идея тех циклов - "Снега", "Вечера и ночи" и др., - с которыми Фет выступил в 1842-1843 годах; о значительности его роли говорит и факт деятельного участия в составлении вышедшего в 1850 году поэтического сборника Фета и ранее - "Лирического Пантеона").
В феврале 1844 года непосредственное общение двух друзей прервалось: Григорьев уехал в Петербург; а в 1845 году Фет, кончив курс, отправился служить в Херсонскую губернию. С той поры им приходилось встречаться не часто (да и отношения их были очень неровные); из форм же их "заочной связи" - писем, рассказов, критики - нам лучше всего известны две последние: Григорьев-критик неоднократно писал о поэзии Фета, а Григорьеву-прозаику мы обязаны исключительно ценными свидетельствами о духовном облике молодого Фета, которые мы находим в рассказах "Офелия" и "Человек будущего". Фет, в свою очередь, писал о Григорьеве (правда, уже после смерти последнего) в поэме "Студент" и в рассказе "Кактус".

3

1 В первом опыте художественной прозы Григорьева под названием "Листки из рукописи скитающегося софиста" (где даже не изменены подлинные фамилии и имена) автор рассказывает о прощальном своем разговоре с Фетом перед отъездом из Москвы; "Целый вечер мы говорили с Фетом... Он был расстроен до того, что все происшедшее казалось ему сном, хотя видел всю роковую неизбежность этого происшедшего.
- Черт тебя знает, что ты такое... Судьба видимо и явно хотела сделать из тебя что-то... Да недоделала, это я всегда подозревал, душа моя...
Мы говорили о прошедшем... Он был расстроен видимо...
Да - есть связи на жизнь и смерть. За минуту участия женственного этой мужески-благородной, этой гордой души, за несколько редких вечеров, когда мы оба бывали настроены одинаково, - я благодарю Провидение больше, в тысячу раз больше, чем за всю мою жизнь.
Ему хотелось скрыть от меня слезу - но я ее видел.
Мы квиты - мы равны. Я и он - мы можем смело и гордо сознаться сами в себе, что никогда родные братья не любили так друг друга. Если я спас его для жизни и искусства - он спас меня еще более, для великой веры в душу человека" {Григорьев, с. 93).
2 В мемуарах "Ранние годы моей жизни" Фет, говоря о его общей жизни с Григорьевым "на антресолях", пишет: "Сидя за одним столом в течение долгих зимних вечеров, мы научились понимать друг друга на полуслове, причем отрывочные слова, лишенные всякого значения для постороннего, приносили нам с собою целую картину и связанное с ними знакомое ощущение" (РГ, с. 93).
3 В том же рассказе "Другой из многих" Иван Чабрин говорит в одном из писем ротмистру Зарницыну: "И для меня, как для тебя, иногда как будто не существует этих шести-семи прожитых лет: опять иногда представляется мне наш верх с его старыми обоями, с его изразцовою печкою, которая нам почему-то надоедала до крайности: оживает снова вся эта жизнь вавилонская - как ты ее знал во дни оны, - чудная, славная жизнь, со всей ее убийственной скукой, с патриархальными обычаями внизу, с колокольчиком, который так несносно возвещал нам час обеда и чая... с нашею любовью, наконец, общею, как все для нас когда-то... Эх, мой милый, мне все кажется подчас, что жизнь как-то не полна для нас обоих без этих декораций..." ("Московский городской листок", 1847, 8 ноября, Ќ 244).
4 В цитированном выше письме Иван Чабрин пишет Зарницыну: "Да, ты прав, мой милый! Нет, может быть, двух других людей, которые бы, как мы с тобой, в двадцать пять лет сохранили столько свежести, столько девственности душевной".
5 Василий Имеретинов - один из героев рассказа Григорьева "Другой из многих". Как установили В. Княжнин и Г. Блок, за этим персонажем скрывалось реальное лицо - сокурсник Фета и Григорьева К. Милановский, авантюрист, выдававший себя за масона. Фет пытался в письме вразумить своего друга, подпавшего под влияние этого человека (ср. письмо Ќ 70).

И. П. БОРИСОВУ

Иван Петрович Борисов (1822-1871) - близкий друг Фета, связанный с ним родственными узами. Имение Борисовых Фатьяново находилось по соседству с Новоселками; после трагического события в их семье (отец Борисова, жестокий и "забалованный" помещик, был убит своими дворовыми), опекуном Борисовых стал А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94