Где ж это все? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир обнять.
Напрасный жар. Никто не понимает.
Воскреснут звуки и замрут опять.

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.

28 января 1879

4-й куплет

Одна лишь ты. Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь и в сердце вдохновенье.
Прочь этот сон, в нем слишком много слез!}

В. С. СОЛОВЬЕВУ

64
Московско-Курской ж. дор. станция Будановка. Марта 14 <1881 г.>.

Душевноуважаемый Владимир Сергеевич.
Приношу Вам мою живейшую благодарность за оба письма, хотя первое было мною, как это часто у нас бывает, получено с нарочным, отвезшим мое второе. - Благодарю Вас за дорогой подарок "Крит<ики> Отвлеч<енных> начал" {1}. В настоящее время наслаждаюсь этим прекрасным плодом Ваших многоразличных трудов и на досуге читаю его очень, по моим духовным силам, медленно, но не без толку. - И вообразите, все время браню Вас умственно, приговаривая, неужели такой умница может быть до того слеп, что воображает, что наша непочатая университетская молодежь или заурядная публика поймут тут хоть две строки рядом. Ведь это для них арабская азбука. Повторяю: я в восхищении от Вашей книги и, главное, от ее критической стороны. - Видали Вы, как торговцы хлебом печеным, икрой, говядиной - самым острым ножом отрезают кусок. Как аппетитно выходит. Таков Ваш Diserimen rerum {Анализ вещей (лат.).}. Просто загляденье.
Спешу захватить Вас этим письмом на месте. Мне уже представляется, что Вы уезжаете и Вас не отыщешь. А между тем после Святой Вы собираетесь быть всюду. - Не удивляйтесь же, что я напоминаю Вашему, свойственному, как Вы говорите, летам Вашим легкомыслию, данное мне обещание заехать ко мне на Будановку.
Оставив в стороне высокий умственный интерес, связанный для меня с Вашей личностью, я имею некоторые исторические права на Вашу любезность. Я не только был однокашником по слов<есному> фак<ультету> с Вашим отцом {2}, но он не один раз ссужал меня деньгами взаймы - будучи юношей толковым и нравственным, тогда как я был его антиподом. Что касается до Романовых {3}, то я исконный приятель всего их дома, начиная с Вашего деда Владимира Павловича и кончая теткой Александрой Львовной Бржеской, с которой по сей день в переписке. Итак, ein Mann, ein Wort {дал слово - держи (нем.).}. При свидании сделаем общими силами; что можно, над "Фаустом", которого издавать в настоящее время ни к селу, ни к городу. - Но не забывайте разницы между 30-летним и 60-летним человеком. Вот объяснение моей торопливости. Жажду услыхать Ваше суждение о труде Толстого. Через посредство Вашей категорической головы - я бы хоть услыхал, что это такое. А то я ума не приложу. Если это просто критика известного текста и учения, - я ничего не говорю. Но если это этика - дидактика ad usum delphini {Здесь: бесцельная, никчемная (лат.).}, практическое руководство ничего не делать, то, право, мы, русские, менее всего нуждаемся в такой рекомендации. Вообще все наши страдания имеют один источник, мы не хотим ничего знать, а только приказывать в видах благодеяния. И вот и благодетельствуем всех цареубийством, общинным владением, насильственным улучшением быта, не замечая, что только те благодетельствуют, которые, стоя на острове среди потока наших благодеяний, с ним не соприкасаются (купцы, мещане, дворовые). Но ведь если дать свободу силе вещей (которая в конце концов одолеет), то что же станут делать благодетели? Ведь им надо жить и веселиться на счет облагодетельствованных
Главное и главнейшее: напишите хоть, около какого времени Вас поджидать. Кроме 12 мая - я все время буду дома.

Искренний Ваш почитатель А. Шеншин.
65
Московско-Курской ж. д. станция Коренная Пустынь. 14 апреля <1883 г.>.

Давненько получил я, дорогой Владимир Сергеевич, Ваш милый фонтанчик и, окруженный со всех сторон полой водой, не собрался отвечать Вам, а сказать хочется много, и не знаю, с чего начать.
1-е

Среди долины ровныя. Нет:
Среди разлива страшного
Внезапно получил
Я телеграмму краткую."
"У вас ли Соловьев,
Скажите, что он нужен нам,
Что ждем его сейчас".

Конечно, я отвечал, что Соловьева нет, и поэтому даже теперь сомневаюсь, попадет ли своевременно это письмо в Ваши руки. Утешаюсь мыслью, что добрые души Ваших домашних сжалятся и перешлют эту хартию к Вам.
2-е. Я считаю себя до того Вам близким, что могу говорить вещи, о которых следует молчать. Вы мне дороги не только по уму и образованию, но гораздо более сверх того, - что бог сотворил Вас настоящим джентльменом до мозга костей. В Вас нет того вахлачества и лени, которой мы, русские, olemus {пахнем (лат.).}. Когда я вижу эти тихие и ясные черты, мне становится легко, как ласточке под окном. Sapienti sat {Знающему - довольно и этого (лат.).}.
3-е. Я на всех парах работаю над Горацием, и дело весьма спорится. Я так боялся эпод - по причине их формы, но теперь они у меня все за спиной.

Ночь была, и в небесах блистала луна озаренных
Между мельчайших огней,
Как великих богов оскорбить ты готовая силу
Вторила клятве моей и т. д.

Теперь я зарылся по уши в прекраснейших сатирах поэта.
Это образец языка, практического ума, тонкости, словом, прелесть.
Конечно, перевожу буквально. Но работы много. Надо готовиться. Так много на каждом шагу подробностей, без которых ничего понять невозможно. Бью на то, чтобы иметь радость зимой отлично издать всего Горация с примечаниями, вновь пересмотренного. Он ужасно криво пишет, а это я только и ценю в поэте и терпеть не могу прямолинейных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94