Проживши собачий век, по словам твоим, я до сих пор все, как Сизиф, тащу камень счастия на гору, хотя он уже бесконечные разы вырывался из рук моих у самой вершины благополучия. Что же тут делать, моя милая.
Деревни у меня нет, ничего прочего такого, а без сюртука ходить не велят, хотя бы и хотел. А чем я виноват, что по долговременному опыту вижу, из каких глупых элементов слагается вся жизнь: дай мне нахимовскую коляску и орловских лошадей четверку, а я все-таки знаю, что если не будет к этому не только хомутов, но даже вожжей, то все-таки нельзя ехать, и это ни к чему не служит; а с другой стороны, знаю и то - сегодня я у тебя буду есть в Фатьяновке желе, бланманже и проч., и завтра, и послезавтра - прекрасно, как бы на этом не основать жизни - хотя на службе, положим; а завтра ты мне скажешь: нет, брат, полно тебе жить у меня, поживи-ко сам - а мне и придется, не спросивши даже "да где ж?", отретироваться подобру-поздорову, а если тут еще посмотрят на меня глаза благородные, красноречиво-безмолвные, которые видят, что я тут не виноват, то плохо

28 апреля.

Прости меня, Ваня! Еще отсрочил писать. Но ты меня просишь не потому, что ты: "Ах ты, мати моя!", но оттого, что ты - "добродетельная!". Я хочу, писавши к тебе, насладиться - а этого мне все время не давали в прекрасной моей должности. И теперь спешу поскорей окончить и завтра же отправить письмо. Что бы тебе была за радость в моих письмах, если бы они не были следствием душевного порыва - увлечения отрадного и вместе необходимого. Сегодня я оттуда - мы часто беседуем о тебе, есть еще одно существо, которое принимает в тебе участие. Это уж я проводник этой искры. Повторяю тебе тысячу раз: "Я создан дураком - был, есть и буду, я теперь рад, что и ты попал в число их, и поэтому знаю, что подобные послания, как мы пишем друг другу, ровно ни к чему не ведут; а между тем, по крайней мере, хоть душу отведешь. Да, кстати, оба твоих последних письма получил дорогою и на первое отвечаю - пришлю при первом бытии моем на какой-либо почте, следовательно, в городе; а на последнее предложение - лежать за меня больным, говорю, что ты чисто в госпиталь готов. Скажу тебе одно: желаю сильно поскорей с тобой видеться и потолковать - тогда-то, может быть, я вобью в поганую башку твою толк, а уж если не успею в этом, то уж не знаю. Никому не жалуюсь ни на что; еще люди, вопреки всем доводам, считают меня чем-то вроде Креза, но тебе не могу не сказать: друг, посмотри на всю мою ложную, труженическую, безотрадную жизнь и скажи мне - что же это такое? за что? и для чего? Да куда же деваться? Жди моего приезда - так, как я жду свидания с тобой - если ничего не сделаешь, так, по крайней мере, погорюем вместе. Не слыхать ли чего про брата Васю, где он и что он. Что Любинькина свадьба? что они молчат аки рыбы? Кончивши и отправивши это письмо, начну к тебе другое послание: знаешь - ночью, когда не спится, и черт знает какая галиматья проезжает справа по одному по воображению. Вот для каких минут берегу я отраду писать к тебе и вот почему так долго не получал ты моих писем. Прощай, до следующего письма. Я знаю, что если бы ты сам не был дураком, то хохотал бы от души над этим дурацким письмом, которого я даже не имею духу и желания перечитывать. Заметь, шут ты этакой, заметь этот забавный психологический факт: я сказал тебе "прощай" на половине страницы, а все рука невольно тянет - исписать и этот полулист, как будто совесть будет покойней. Не _каркаю_ тебе ничего. Разве прокаркать песенку, пропетую мною весне:

"Когда опять по камням заиграет
Алмазами сверкающий ручей,
И вновь душа невольно вспоминает
Невнятный смысл умолкнувших речей,
Когда, пригрет приветными лучами,
На волю рвется благовонный лист
И лик небес, усеянный звездами,
Так безмятежно, так лазурно чист,
Не говори: - "я плачу, я страдаю";
Что сердце близко, взору далеко -
Скажи: "хвала! я сердцем понимаю,
Я чувствую душою глубоко".

А. Фет.

Пиши скорей, мой попугай фатьяновский.

6
Елисаветградка. 1849
Мая 18-го дня.

Любезный друг Иван Петрович!
Зачем не могу я хотя один день побеседовать с тобою и передать тебе хотя самое необходимое - для составления в уме твоем тех же самых образов, которые развились в последнее время в моем. Зная приблизительно жизнь мою, ты, как благоразумный и добрый человек (первому я менее доверяю, чем второму - ты сам знаешь, в каком отношении!), будь моим, хотя самым строгим - но, по крайней мере, человеколюбивым судьею. Ты почти знаешь все мои домашние отношения - но прошу тебя, не увлекайся ничем и подумай здраво - а потом скажи мне хотя "дурака", и на том спасибо, моя милая. Итак, про домашнее ни слова - ты его почти знаешь. Дело вот в чем: я встретил девушку - прекрасного дома и образования - я не искал ее - она меня; но - судьба, и мы узнали, что были бы очень счастливы после разных житейских бурь, если бы могли жить мирно, без всяких претензий на что-либо; это мы сказали друг другу, но для этого надобно - как-либо и где-либо! Мои средства тебе известны - она ничего тоже не имеет. Я получил место полкового адъютанта. Что касается лично до меня, то я никого никогда ничем утруждать бы не стал - лично я Крез; но согласись, что все мои пожертвования, труды и разные разности имели какую-либо цель. Я представил этому благородному существу все, на что другие никогда не хотели даже обратить своего эгоистического взгляда; и она, понимая и сочувствуя моим незаслуженным страданиям, - протягивает руку; следовательно- какая бы должна была быть пустая работа: добиваться с утратою невозвратимой жизни того, что для меня теперь даже не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94