люблю уж их и не люблю грифельных досок и т. д., то я, прочитав целый том, не составил бы себе никакого понятия, а если б эти факты передавали 4 человека и все вразлад, то я бы и совсем стал в тупик. Вы сами указываете на закон, писанный в сердцах. Ergo в нем все дело. Не Павел ли сказал "ныне разумеем как зерцалом в гадании, тогда же узнаем лицом к лицу"? Я так много и упорно глядел в зерцало, - что и гадать не смею. Ich kann nicht anders. Gott, helf mir {Иначе я не могу. Да поможет мне бог (нем.).}.

Преданный Вам А. Шеншин.

Буду телеграфировать, но куда, на Козловку или Ясенки?

36
2 января <1879 г.>. Москва.
Покровск. ворота,
дом Боткиной.

Дорогой граф!
Осуждение моей статьи и Страховым и Вами {1} только обрадовало меня уверенностью в действительной дружбе подобных Вам людей. Этого мало: оно показало, что Вы не считаете меня человеком, способным принимать вещи наизнанку.
Жаль не за покойницу статью и не ради меня, а ради той непроглядной лакейской нелепицы, в которой мы беспомощно осуждены доживать наиболее сознательные годы нашей жизни. Если эти строки застанут Страхова, скажите ему, что между 6 часами вечера (прибытие Курского поезда) и 8 1/2 - отправка Московского-Петербургского - ему бы удобнее всего 4 января забросить ко мне в швейцарскую чемодан и пить у меня в комнате чай и таким образом дать мне возможность увидеть его часа на два; так как теперь ехать мне в Питер незачем.
Напишите поскорей, когда Вы в Москву, чтобы нам не разминоваться. В Москве мне тоже делать нечего, и я бы алкал проездом домой заехать еще раз в Ясную, оставив жену в Москве. Что-то за перевозкой не помню, уцелела ли моя "Welt als Wille" Шопенгауэра, поэтому не снабдите ли меня Вашей, если не найду в Москве.
Передайте графине мою неизменную симпатию.
7 часов утра. Все спят. Тороплюсь кончить, потому что утром надо к нотариусу по делам Борисова.

Всегда Ваш А. Шеншин.

"Я жить хочу! - кричит он, дерзновенный. -
Пускай обман! О, дайте мне обман!"
И в мыслях нет, что это лед мгновенный,
А там под ним - бездонный океан.

Бежать? Куда? Где правда, где ошибка?
Опора где, чтоб руки к ней простерть?
Что ни расцвет живой, что ни улыбка, -
Уже под ними торжествует смерть.

Слепцы напрасно ищут, где дорога,
Доверясь чувств слепым поводырям;
Но если жизнь - базар крикливый бога,
То только смерть - его бессмертный храм.

Прилагаю не посланное к Вам письмо, написанное тотчас после свидания в Ясной Поляне.

37

3 февраля <1879 г.>. Будановка.

Дорогой и необходимейший Лев Николаевич!
Виноват ли я, что и вчерашнее письмо Ваше, подобно всем остальным, действует на всего меня, как солнце на зимнюю почву. Все тает, и давнишние цветы обманывают зрение, показываясь из-под снега. Все равно! Целые рои дум и ощущений налетают от Ваших круглоспутанных букв на меня, и я счастлив, что могу беседовать с Вами. Надеюсь, что в настоящее время Вы уже молодцом. Жена благодарит графиню и Вас за приветствие. Она со станции на ухабах опустила в возке оба стекла, и чуть не поплатились катастрофой. К счастью, воспаление бросилось в ухо, от которого она все время страдала, да и теперь еще не оправилась.
Я с наслаждением стараюсь забрать Wirklichkeit {Действительность (нем.).} над Шопенгауэром. Начал перевод. Ваше выражение круто-превосходно. И в этом смысле кладу оружие. Кому же и судить об этом, как не Вам, и я нисколько не намерен отстаивать крутость того или другого стихотворения. Это они сами делают. Иное выходит - сайка, а иное - выборгский крендель. Рецепта на них я не знаю. Но что касается концепции всего стихотворения, то тут я буду, как Вы говорите, доходить. Доказывать, собственно, значит разбирать по частям, чтобы не потеряться в целом. Слово Жюль Верн ужасное слово для поэта. Это слово - мелькало у меня в голове при самом зарождении стихотворения - и - и не остановило меня. Во-первых, второй год я живу в крайне для меня интересном философском мире, и без него едва ли можно понять источник моих последних стихов. "Wer den Dichter will verstehen muss ins Land des Dichter's gehen" {Кто хочет понять поэта, тот должен погрузиться в его мир (нем.).}, - говорил Гете. Вы скажете, что, мол-де, все оправдание, как если бы юноша, на вопрос любимой женщины о его беспорядочном виде, объяснял ей: "Это меня били". Коли тебя били, не ходи любезничать. Но рождается вопрос: если в церковь, в собрание ходил Жюль Верн - следует ли уже никому туда и не ходить. Обязан ли поэт, да еще лирический, выбирать только строго-реально - возможные положения и состояния? Его дело звонить по всем видам, и по дубовому дубу, и по серебряному. Звенит - хорошо - не звенит - плохо, хоть бы сама скрипка Страдивариуса.
Все античные музеи полны Аполлонами в виде Геркулеса, амурами в том же виде. Возможно ли это? Нет - в реальности и да - в идеале.
Мысль о кончине человеческого мира стара, как человек. Байрон наскочил на нее в своей "Тьме". Солнце потухло. Ветра нет, корабли гниют, и два врага узнают друг друга при раздуваемом ими последнем костре. Байрон выпустил из виду, что прежде такой ничтожный мир, как земля, подобно луне остынет, чем такой громадный, как солнце, а, главное, когда то или другое потеряет нужную теплоту - выйдет ясно не его "Тьма", а моя картина {1}.
Воскресение из мертвых придумано не мной. В Иосафатской долине нам приказано явиться целиком, как жил в Воробьевке, для этого и волк приносит во рту мою ногу. А ну как приказано будет поднять Шеншина для репетиции? Послушают ли его, что это, мол, положение для бывшего человека невозможно? Да ведь и родиться из земли, и писать другому такому же земляку то, что пишу, - еще менее возможно, а ведь нас не послушали, говорят _пиши_.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94