Преданный и признательный
Вам
А. Шеншин.
<Приписки Ю. Говорухи-Отрока: Новое классическое изречение Аф. Аф., произнесенное им с большою горячностью и даже перекрестившись: "Благодарю тебя, господи, за то, что я язычник" {1}.

Ю. Г.

Сейчас мы читали с А. А. поэму Фофанова. Герой кончает самоубийством, вот слова:
Он умер, он без чувств упал... т. е. сперва умер, а потом упал без чувств. Это уже мера всему>.

Я. П. ПОЛОНСКОМУ

69

Мая 31 <1846 г.>.

Любезный друг Яков Петрович!
Видишь ли, что я гораздо добрее до тебя, нежели ты до меня. Во-первых, я помню очень хорошо, как зовут Вашу Безалаберность, а во-вторых, не терзаю глаз твоих таким письмом, каким ты это сделал сейчас со мной, так как письмо твое только что сейчас дошло до меня. Что тебе сказать. Во-первых, чтобы ты не представлял меня себе иначе, нежели я в самом деле есть, скажу тебе, что я живу в Елисаветграде, корнет кирасирского Военного Ордена полка, прикомандирован к корпусному штабу, для исправления должности старшего адъютанта.
Живу себе понемножку. Воображаю, как ужасно поражает твой поэтический слух это прозаическое слово "понемножку". Но что же делать, друг, не век же страдать выдуманными страданиями и сидеть без свечки, топлива пишешь ты, моря меня со смеху, без халата, все это хорошо в воображении, а на деле очень скверно. Меня одни любят, другие терпят, а я - да что до этого. Я не делаю больших притязаний на человека, следовательно, остальное меня мало занимает. Иногда еще пишу. Ты говоришь, что делает Гораций? - отвечаю: первая книга докончена недавно, точно так же добросовестно, как и начата. Ты спросишь, отчего же ее нет в печати. Я скажу, что по причине весьма естественной: надо прежде купить верховую да пару упряжных лошадей. А у поэтов в каких веках бывали деньги? Если читаешь "Отечественные", то, верно, встречаешь иногда меня там {1}. Спасибо за присылку стихов. Благодарю Вас за билет, а за старанье вдвое. Но во всяком случае: "Вижу ль, я как во храме", "Вызов", "Мраморное сердце", "Последний разговор" - все это очень милые пьесы {2}, означенные печатью несомненного поэтического таланта.
Что я теперь не неистовствую - это я нахожу естественным. К чему? в мире от этого, между глупцами, пользы не будет, а только вред, а где же умных набраться? Ты меня просишь, чтобы я дал тебе адрес Григорьева; но каково же будет твое удивление, когда я тебе скажу: увы! не знаю его адреса, потому что уже больше года с ним не переписываюсь. "Отчего же?" Да так, мы друг друга перестали понимать, не скажу ничего, но желал бы, чтобы кто-нибудь посторонний мог разобрать наш духовный процесс. Кто прав, кто виноват. А жаль, очень жаль. Даже было время, когда мне это было и больно и обидно. Но метафизика уже не одного человека всадила в хемницеровскую яму {3}. Всех не перетаскаешь. Да, любезный друг мой Яков Петрович, неверие и вера, живущие во мне, не плоды, выросшие на университетской скамье, а на браздах жизни, усеянных, по словам поэта, "дикими бесплодными травами" Пиши, пожалуйста. Хотя на это первое письмо отвечай непременно с первой почтой, чтобы я видел, что письмо мое застало тебя в Тифлисе {4}. Напиши мне четко и хорошо свой адрес, одним словом, будь хоть в отношении ко мне человеком порядочным.
До следующего письма

Преданный тебе
Фет.

Вот мой адрес:
Его благородию
Афанасию Афанасьевичу
Фет.
Г-ну корнету кирасирского Военного Ордена полка.
В штаб 2-го резервного Кавалерийского корпуса.
Херсонской губернии в г. Елисаветград.

Еще раз прощай, когда-нибудь, может быть, пришлю тебе стихов, не высовывая языка. Да на что они тебе?

Пиши же, пиши сейчас, садись и пиши. А то это будет <нрзб.> совершенная. Будь здоров.

70

Елисаветград.
30-го июля <1846 г.>.

Любезный друг Яков Петрович!
Третьего дни только получил я твое письмо, которое меня многим порадовало касательно твоего положения. Наконец ты купил себе поэтический халат взамен былого, проданного за полкарбованца.
Как жаль, что я не могу лично с тобой побеседовать, а то-многое, что бы имело смысл в речи, на письме теряет его. Несмотря на видимую внешнюю положительность, которою жизнь меня окружила, я скажу тебе откровенно, что я люблю тот образ, который ты в настоящее время создаешь передо мною твоею жизнию. Да, твоя натура истинно поэтическая, и потому-то для тебя так трудно было устроиться до сих пор. Но если это пришло само собой, то зачем же не воспользоваться случаем.
Что касается до меня, то ты если не знал меня в Москве, то мог поэтическим чутьем прочувствовать. Я все тот же, кроме того, что:

Мой друг, я верую, надеюсь и люблю
И убежденья полон силы,
Что все, чем опытность снабдила грудь мою,
Дойдет со мною до могилы,

Что знамя истины, которому служу,
Вокруг меня овеет рати,
Что с тайной гордостью его я покажу
Толпе неверующих братии.

И что же? Новый день нисходит от творца.
И убежденья величавы
Бледнеют видимо, как за спиной косца
Грядами скошенные травы.
Кроме того, что я не очень-то верю в самого себя да и не нуждаюсь ни в ком, кроме своего начальства, я все тот же. Что же касается до тебя, то я люблю тебя за твой талант и, как я уже сказал, за твою поэтически наивную природу. Что же ты не напишешь, это меня интересует, составляют ли 1040 рублей сер. на Кавказе в приложении к жизни именно столько, как у нас, или только не более как на ассигнации? Продолжай писать и печатать, что тебе смотреть на херовину, если не забыл еще этого технического термина. Я хочу тоже по разным причинам издавать нынешний год здесь альманах {1}.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94