Он возглавлял одну из самых засекреченных групп подполья, значился под кличкой «Гвоздь». Он служил в городской полиции и пользовался у своего «отечественного», как он любил говорить, начальства и у немцев самой безукоризненной репутацией. Как сейчас, помнятся его цыганские глаза и светлая копна волос. В ту ночь все в городе замерло, только по главным улицам двигались растрепанные, отступающие немецкие части. Потом их движение оборвалось, комендатуры все выехали. Город перешел во власть саперного батальона и роты эсэсовцев. Оставшиеся в городе жители попрятались на окраинах. Юлия Сергеевна слишком хорошо ее помнила, ту ночь, тоже в марте — с двадцать третьего на двадцать четвертое, мокрую весеннюю ночь. Взрывы в разных концах города, сырой дым от пожаров. Он окутывал город все плотнее и гуще. Как на грех, не было ветра, и кварталы, целые районы погружались в тяжелый дым.
Все они, двадцать три человека, собрались в старом каменном подвале на берегу Острицы. Складской купеческий полуразрушенный подвал, кажется, еще пах старой селедкой и мылом.
— Нам не удалось выкрасть схему минирования города,— сказал Коломийцев.— Придется работать вслепую. Разделиться на группы по два человека, разойтись по всему городу. У нас достаточно гранат, автоматов. Мы должны поднять панику. Шесть человек пойдут в центр, точно в указанные места. Антон, быстро сообщи, расстановку. Наше счастье, город заминирован заранее лишь частично — ночные сведения. Все остальное делается на ходу. Нужно вступать в открытый бой, панику, панику поднять, да здравствует паника! Ребята, у немцев нет времени. На рассвете или чуть позже подоспеют наши. Теперь идите. Никаких прощаний. Некогда, ребята.
И теперь и тогда Юлии Сергеевне было лестно, что Коломийцев выбрал именно ее. Они пробрались на угол двух основных улиц города — пустынно, тихо, дымно. Только взрывы, взрывы — немцы уничтожали промышленные объекты на окраинах, до центра пока еще не дошла очередь. Взрывы следовали один за другим с короткими интервалами в десять—-пятнадцать минут. Земля
откуда-то из глубины толчками билась в подошвы. На уцелевших осколках стекол играли отсветы пожаров.
— Слышишь? — спросил Коломийцев.
— Наши,— отозвалась она.— А там? Слышишь, в двух или трех местах. Слышишь, опять.
Они прижались к стене драматического театра.
— Приготовь гранаты, Юлька. Стой здесь — удобно. Если что — рядом проход. Я вон туда — за угол. А ты давай в подъезд.
— Там ничего не увижу.
— Увидишь. Тише...
Было темно и дымно. Она провожала его глазами, высунув из подъезда голову. Он шел бесшумно и мягко в колеблющихся, падающих откуда-то сверху отсветах пожаров. Она расстегнула сумку с гранатами, передвинула ее удобнее. Тут и раздался крик Коломийцева. Выхватив гранаты, она увидела выкатившийся из-за угла клубок человеческих тел. Он рычал, рассыпался и опять сбивался в плотную кучу. Человек пять или шесть бегали кругом, не зная, с какой стороны подступиться. Она похолодела, приросла к холодному, ослизлому камню подъезда. Неподалеку хлестнула автоматная очередь. «Наши»,— подумала она, не в силах сдвинуться, шевельнуться.
— Гранаты! Гранаты, Юлька!—услышала она полузадушенный голос Коломийцева и, решившись, одну за другой метнула две или три гранаты в самое месиво из человеческих тел.
Упала на землю, услышала взрывы и стоны — один кричал невероятно тонко, пронзительно, по-заячьи. Крик, похожий на раскаленную длинную иглу, заставил и ее закричать, обезуметь и бешено стрелять из автомата по серым, метавшимся посреди улицы теням. Опомнилась и стала отползать в подъезд, опять увидела молчаливые тени, движущиеся прямо на нее. Она нащупала гранату, легла на бок и швырнула ее, и она взорвалась еще в воздухе. Ей в глаза ударил яркий мертвенный свет, он повис рваным пятном...
Юлия Сергеевна не заметила, как машина бесшумно выскользнула из города и утонула в снегу и спустя несколько минут остановилась. Борисова вышла. Опять был снег на земле и в воздухе, сквозь снежную дымку угадывались неяркие огни небольшого двухэтажного здания. Ее провели по аллее — она угадала: сосны — и ввели в дом. Она успела заметить часового. Он шевельнулся, его автомат тускло блеснул.
— Пожалуйста, раздевайтесь,— пригласили ее в ярко освещенный вестибюль.
Одновременно из противоположной двери вышел генерал Горизов.
— Здравствуйте, Юлия Сергеевна,— сказал он, устало потирая глаза.— Разрешите вашу шубу.
Шуба была дорогая и легкая.
Юлия Сергеевна прошла сквозь вестибюль по мраморной лестнице наверх, и Горизов предусмотрительно распахивал перед нею двери.
— Прошу, Юлия Сергеевна, вот здесь удобно,— сказал Горизов, подвигая к ней кресло.
— Благодарю.
— Вы, наверное, замерзли? Сейчас дадут кофе.
Борисова не ответила и, легко откинувшись в просторном кресле, неторопливо и подробно разглядывала обстановку. Лепные карнизы, пастельные тона, мраморная скульптура в овальной нише — сквозь мягкие складки покрывала угадывался скорбный женский силуэт. Рядом с решеткой старинной чеканной работы лежали сухие смолистые поленья дров.
«Однако замашки у этого желтолицего аристократа»,— подумала она, припоминая строгую простоту дерба-чевского кабинета.
— Да, люблю,— Горизов перехватил ее взгляд.— Всю жизнь люблю живой огонь. Не скоро еще люди отвыкнут от своих первобытных инстинктов.
— Ну, на ваш счет я спокойна, Павел Иннокентьевич. Вы пошли значительно дальше своих пещерных собратьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170