— К самому главному.
— Ваш партийный билет, гражданка?
— Не в партии я.
— Вам нужен пропуск. Я не могу вас пропустить. Пожалуйста, обратитесь в бюро пропусков: вторая дверь налево, за углом, вход с улицы. Откуда вы?
— Из колхоза. Зеленополянская я, доярка.
Мимо них проходили — одни показывали партбилеты дежурному, и тот молча козырял, другие шли мимо, не обращая внимания ни на дежурного, ни на стоявшую рядом с ним Марфу.
— Не знаю, товарищ,— опять повернулся к ней дежурный.— Товарищ Борисова только что из Москвы. Не знаю, здесь ли она...
— А ты позвони,— перебила Марфа, указывая на телефоны.
— Пройдите в бюро пропусков,— недовольно отозвался дежурный.— Я же вам сказал.
— Порядки у вас,— усмехнулась Марфа.— Хуже, чем в колхозе небось.
— А вы придержите язык,— сказал дежурный.— Я же по-человечески объясняю: так заведено.
— А чего тут хорошего? Я за тридцать верст пришла небось. Значит, дело есть. Нам без толку некогда ходить. Трудно тебе позвонить?
— Ну и несносная ты баба! — вышел из себя милиционер.— Сказано: не могу, значит, понимай и не мешай — я тоже на работе. И не командуй — понимать надо. Стоять здесь тоже не разрешается. Тут пять шагов — зайди и все объясни. Не могу я сам, понимаешь, не мо-огу! Ты русский язык понимаешь?
Юлия Сергеевна взяла трубку телефона.
— Принять? Это кого же? Колхозница? Из Зеленой Поляны? Да... Подождите минуту, сейчас скажу.
Юлия Сергеевна опустила руку с трубкой на стол — Лобова, Лобова... Уже совсем недавно, после Москвы, она еще раз встречала эту фамилию. Марфа Андреевна Лобова... Лобова... Много связано с этим именем неприятного...
Несколько секунд она сидела очень прямо, на лице все резче проступали прямые брови.
Слушала, как в телефонной трубке потрескивало, смотрела на спинки стульев у большого стола для заседаний. Потом подняла трубку:
— Выпишите пропуск. Да, сейчас.
Марфа вошла в кабинет минут через десять, еще в дверях сказала «здравствуйте».
Юлия Сергеевна, стоявшая перед своим рабочим столом, подошла и подала руку. Провела ее к углу большого стола для заседаний.
— Садитесь, Марфа Андреевна.
— Спасибо, я постою.
— Садитесь, садитесь.
Усмешка на губах Юлии Сергеевны была замечена Марфой и правильно понята: Марфа села. Юлия Сергеевна села
тоже, положила руки на стол, думая, как начать разговор. Марфа внимательно наблюдала за нею, не стеснялась, не опускала глаз.
Она развязала концы платка и сдвинула его на плечи, ощупью поправляя волосы на лбу. Она подумала, что пришла напрасно, что уже все сделалось и по-другому не переделается и что начальству, сидевшему напротив, совсем ни к чему ни она сама, ни ее Степан. Видно это, и как она курит (баба, а курит!), и как отодвинула от себя бумагу, и как поглядела: ну, рассказывай, мол. И Марфе вдруг расхотелось говорить, захотелось домой. «С гонором»,— безразлично подумала в это время Юлия Сергеевна и подчеркнуто вежливо и мягко спросила:
— Что вас привело ко мне, Марфа Андреевна? Так ведь, Марфа Андреевна, кажется?
— Она и есть. Лобова Марфа.
— Слушаю вас,— опять повторила Юлия Сергеевна, незаметным движением руки поворачивая к себе часы, и опять это движение не ускользнуло от Марфы.
Она поправила, разгладила на груди концы платка. Нужно говорить. В конце концов, не зря она добиралась в грязь и распутицу в город, второй раз когда теперь вырвешься, да и к тому— все одно идти? Главнее этой утомленной, нездоровой на вид женщины в городе никого нет. Не в Москву же теперь переть, что ей сразу не по духу пришлось начальство. И то небось, не сладко и ему, начальству. Под глазами-то сине, а в самих глазах ничего не увидишь — черным-чер-но. Черный блеск так и ходит. По виду и упитана, и ухожена, и пахучая вся, вся как из мрамору обточена, а ты ей, Марфе, отруби голову, если под этим блеском да лоском не таится беда похуже, чем у нее самой. И звериным нутром, все видящим и замечающим, женщина в платке на плечах пожалела женщину с искусанной папироской, и та тоже это поняла, почувствовала и удивилась. И, прежде чем Марфа начала рассказывать, Юлия Сергеевна вспомнила. Она медленно положила папиросу в пепельницу и достала новую. Она вспомнила не только вчерашний список. Когда Марфа стала говорить, Юлия Сергеевна переменилась в лице, у нее дернулась кожа под глазами, она щелкнула зажигалкой и стала слушать, сосредоточенно глядя в сторону.
Потом она пересилила себя и стала глядеть на Марфу, хотя ей очень не хотелось. Она слушала, не меняя позы, не произнося ни слова.
Только ли одна эта судьба искалечена? Так сложилось, и как объяснить хотя бы вот ей, женщине с темными руками, с простым дубленым лицом? А много ли она понимает из того, что пронеслось за последние пять лет над страной, над человечеством, над всеми нами, наконец? Спроси ее об
этом, она тоже, наверное, не поймет: посмотрит и будет продолжать дальше рассказывать о своем Степане, об аресте, о коровах и трудодне, о пасынке.
Юлия Сергеевна смяла папиросу. «Ну и мысли»,— сказала она себе.
— Услышала я, приходить стали. Наши многие говорили: сходи узнай. Под лежач камень вода не бежит небось.
Юлия Сергеевна прошлась по дорожке, вернулась, взялась за спинку стула, на котором перед тем сидела.
— Марфа Андреевна, у вас должно хватить мужества. Ваш муж... ваш муж посмертно реабилитирован. Вчера получили списки. Вам должны были днями сообщить.
Марфа хотела встать и только пошевелила ступнями ног, сразу отяжелевшими и непослушными.
— Как ты сказала? — с усилием спросила она.— Посмертно ре... ре.. Не пойму.
— Марфа Андреевна, выпейте воды, успокойтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170