Дербачев до вечера ходил по угодьям колхоза, на ветру и морозе, до хрипоты доказывая необходимость вспашки многолетнего клеверища), Юлия Сергеевна почувствовала себя глубоко несчастной.
— Юлия Сергеевна, что-нибудь серьезное? Говорил я вам остаться в правлении, не ходить с нами по снегу. В ваших-то ботиночках. Февральские ветры злые. Я сам простужен, мы перцовку пили. Вам теперь отлежаться надо непременно.
Улыбаясь, опустив ресницы, Юлия Сергеевна поблагодарила его, пожелала успеха. Веселая, многолюдная поездка в колхоз была в самом деле хороша и сослужила ей пользу. Потом она узнала еще, что Дербачев очень быстро ходит. За ним никто не поспевает.
Чувствуя к себе отвращение, положив трубку, опустилась тут же на стул. Отступать поздно, да она и не хотела: отменить встречу с Клепановым было нельзя.
Не один раз перебрав аппарат обкома снизу доверху, облисполком и всех секретарей райкомов, она остановилась на Георгии Юрьевиче Клепанове не случайно. Она припомнила каждый косой взгляд в сторону Дербачева за прошедшие месяцы, каждый рассказанный вполголоса анекдот. Она понимала: проиграть в задуманном — значит проиграть все. А выиграть — выиграть тоже все. Дело зашло слишком далеко. «Промедление смерти подобно»,— вспомнились ей ленинские строчки. В конце концов, она коммунист, хотя ей нет прямого дела до сельского хозяйства. И никто не осмелится сказать, что плохой. Она в последний раз взвешивала все «за» и «против». К делу нужно подойти предельно честно — и, самое главное, честно для самой себя. Здесь не место личным интересам, симпатиям и антипатиям.
Юлия Сергеевна торопилась. Она должна четко определить, ухватить главную мысль, главное звено, самое важное доказательство своей правоты. Она должна противопоставить Дербачеву четкую платформу. Она не против нового, нет, просто она видит дальше, чем все они, в том числе и Дербачев. В данный момент ничего хорошего из
его затеи не может получиться, кроме разброда и явного вреда. Техники не хватает? — подсчитывает Юлия Сергеевна. Не хватает. Людей мало? Людей не хватает больше, чем машин, колхоз не заводской цех, здесь не обойтись просто автоматами. Начнется неразбериха, каждый заду-дит в свою дуду, каждый захочет стать пророком в своем отечестве. Она еще раз уверилась, что права, в тех же «Коростылях». Глиняные полы в избах, поросята на соломе, вместе с ребятишками. Что это, в какой век она попала? Ни радио, ни электричества. Конечно, и вспашка залежалых земель, и сортность пшеницы, как толковал Дербачев. Только самое ли это главное? А их, вроде той бабы Салынихи с сизым от сивухи носом, нужно переделать, души их нужно осветить для них самих. В избу бабы Салынихи хотя бы пока только электричество, в светлой избе ей, может, стыдно станет гнать самогон. Дай только волю таким, как тот, однорукий из «Зеленой Поляны»,— по винту растащат государство. Как Дербачев не видит здесь кулацких настроений? А может, не хочет? Кому же кормить, одевать и обувать страну? А враждебное окружение? Нет, довольно она медлила и колебалась. Ведь не пошел народ за Дербачевым. Ну, Лобов. Что один Лобов? Хотя слушают они Дербачева поразительно, ходят за ним как ручные, особенно там, в «Коростылях». И все же совещание скомкано, не без ее, правда, участия. Всеми замечено: народ Дербачева не поддержал. Дербачев решает проблему слишком при-земленно, слишком утилитарно. «Дать людям хлеб». А дальше? Он запутался, взглянуть шире, государствен-нее, не может. Это главное звено, на него она может опереться. Пора действовать, время не терпит. У Москвы рука тяжелая, не замедлит дать себя почувствовать. Потом иди доказывай... В пропасть даже с Дербачевым она лететь не намерена.
Борисова шла к человеку, который ей нужен. Они работали бок о бок много лет и знали друг друга превосходно.
Она позвонила раз и другой, ей открыли.
— Здравствуйте, Юлия Сергеевна. Раздевайтесь. По радио читают заключительную речь Николая Гавриловича на совещании. Вы, кажется,„ сегодня не были? Внушительная речуга. Видите, второй раз слушаю. Он Лобова, председателя, прямо из петли вытянул. Мужик-то совсем зарапортовался, черт знает куда его занесло. Машенька,— крикнул он в другую комнату,— у нас гости дорогие! Кофейком нас побалуешь?
— Здравствуйте, Юлия Сергеевна,— сказала маленькая полная женщина, входя в переднюю, по-женски приветливо и настороженно оглядывая неожиданную гостью.— Милости просим, у меня кофе в самый раз варится.
— Спасибо. Не надо беспокоиться, я к Георгию Юрьевичу по делу.
— Дело не уйдет. Живем рядом, а друг друга в год раз видим, проходите,— сказала хозяйка ласково, отмечая и дорогое и ладное платье Юлии Сергеевны, и ее высокую стройную фигуру, и свежее красивое лицо. «Небось родила бы троих, так не выглядела б»,— подумала она про себя с обидой.— Я уж так рада... Не стой, Георгий, возьми пальто, повесь.
Клепаное засмеялся.
— Ладно, ладно, мать. Свои люди. Что ты, право...
Он в полосатой пижаме, в шлепанцах, очень мужиковат, неловок и весь домашний. «Настоящий добропорядочный отец семейства»,— подумала Юлия Сергеевна и почему-то развеселилась. Клепаное сейчас похож на кого угодно, только не на второго секретаря обкома. Он приглушил радио настолько, чтобы все-таки слышать.
— Садитесь, Юлия Сергеевна.
Из соседней комнаты выглянула дочь Клепанова — косички в стороны. Стрельнула в Юлию Сергеевну черным отцовским глазом и скрылась. Клепаное погрозил пальцем на закрытую дверь.
— Проворная, меньшая,— не без гордости сказал Клепаное, прислушиваясь одновременно к голосу Дер-бачева, приобретшего в записи красивый металлический оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170