Лента рвалась, и мальчишки истошно свистели и топали. После сеанса Юлия Сергеевна с Дербачевым еще долго ходили по городу и молчали. Падал тихий, крупный снег. Они ни до чего не договорились и, прощаясь, понимали это яснее, чем день или два часа назад.
Назавтра Дмитрий пришел в обком. Дербачев был занят и назначил ему только к концу недели, в субботу. Услышав имя Дербачева, главный инженер не стал долго расспрашивать, сразу отпустил. Дмитрий пришел ровно к сроку. По широкой, застланной толстым ковром лестнице Дмитрий поднялся на второй этаж. В обе стороны тянулся высокий, просторный и чистый коридор с множеством дверей с небольшими табличками. «Дербачев Н. Г.»,— прочитал он и позабыл поздороваться с секретарем — полной женщиной средних лет, спокойной и неторопливой.
— Вам кого, товарищ? — спросила она, приветливо поднимая голову от бумаг.
— Здравствуйте,— сказал Дмитрий.— Я — Поляков. Мне к товарищу Дербачеву. Он знает.
— Одну минутку,— сказала женщина-секретарь, притрагиваясь к пишущей машинке, словно намереваясь ее отодвинуть.— Садитесь, товарищ.— Ее слова и движения просты и естественны. У нее полные руки с неярким маникюром, все в ней успокаивало. Легко неся крупное тело, она вошла в кабинет Дербачева. Двери закрывались, как уже отметил Дмитрий, бесшумно и плотно.
— Прошу вас,— сказала секретарь через минуту, оставляя дверь полуоткрытой, и Дмитрий вошел.
Дербачев стоял у окна, ожидая, вертел в руках папиросу. Он шагнул навстречу Дмитрию, протянул руку.
— Пришли? Хорошо. Ну и высоченный вы! — сказал
он, подняв голову и одобрительно оглядывая Дмитрия.— Садитесь сюда, удобнее. Вы, кажется, встревожены?
— Хотелось бы прийти к вам запросто, не по делу.
— Ну, чего захотел! Сюда редко ходят, как вы выразились, «запросто».— Дербачев наморщил лоб.— Не припомнится, хоть убей.
Поляков ничего не ответил, только взглянул умно и понимающе, как старший. Дербачев почувствовал: перед ним человек совсем не такой, каким он его представлял. Интересно, что с ним произошло?
Дербачев закурил и придвинул пачку «Казбека» Дмитрию.
— Не курю, Николай Гаврилович...
— Совсем?
— Когда-то курил. А сейчас отвык. Попробовал раз — горько, лучше не надо.
— Мне не удается, тоже пробовал бросить. Высчитал по минутам. Ровно на восемь с половиной часов хватило. На что-нибудь разозлишься—сразу в рот тянешь. Тридцатилетняя привычка. Ну ладно. Расскажите лучше о себе.
— Не умею, Николай Гаврилович. Что рассказывать... Живу, работаю. Учусь понемногу.
— Точно и коротко,— засмеялся Дербачев.— Как у вас со свеклоуборочным?
— Движется. Со скрипом, правда, движется. Наша группа по ходовой части. Чертим, высчитываем. Интересное, конечно, дело. Думаю, получится. Капица — талантливый человек. Кстати, я и по этому делу тоже. Надо Капице помочь, Николай Гаврилович. Инженер с тридцатилетним стажем, конструктор блестящий. В оборонной промышленности много лет работал. А за себя Яков Клавдиевич постоять не может. Семья семь человек, четверо ребятишек, живут в одной комнате. Друг на друге сидят, я как-то заходил, и на деле отражается, никуда негоже. Вечно не высыпается. Дельный ведь человек, нужен заводу.
— А что Селиванов?
— Да что! Нету, говорит. Может, в самом деле нет... Дербачев быстро черкнул у себя в блокноте и спросил:
— Как отдохнули? То-то небось сейчас красота в деревне... Ходи, дыши, ничего не мешает. Вспомню порой молодость, вечерки — хорошо, черт возьми! Любите деревню?
Дербачев говорил искренне, так можно говорить с хорошо знакомым, близким человеком. Вспоминал войну, расспрашивал о Германии, опять возвращался к новой машине, к деревне. Он, кажется, совсем забыл о словах Дмитрия в самом начале, что пришел он по личному делу. Дмитрий вспомнил: «Ты кандидат партии?» Дербачев —
проще и человеческому разговору рад. Не зря его Лобов нахваливал.
— Деревня? Что же — деревня!—сказал он неожиданно.— Деревни-то настоящей, в старом понятии не существует, крестьянин тоже исчезает.
Он увидел мгновенно насторожившиеся глаза Дер-бачева, удивленный прищур, плотно сжатые, большие мужицкие губы. «Надо вести себя осмотрительней»,— подумал Дмитрий.
Дербачев подождал, а потом спросил:
— Вы говорите о перерождении крестьянства?
— Не знаю. Во всяком случае, что-то в этом роде происходит. Многие замечают. Слышал и в колхозе разговоры. Так считает и Лобов — председатель. Вы его знаете.
— Толковый мужик.
— Как мужик он, на мой взгляд, прав. С другой стороны, его правда — правда прошлого. Вот вы, секретарь обкома, как вы считаете? Класс крестьянства исчезает, не остановишь. По-моему, факт начинает принимать силу закона. Скорее всего, тут не беда, как думает Лобов, а закономерность.
— Любопытно. Вы можете пояснить свою мысль?
— Конечно. Вот мой дед, по матери дядька,— пояснил Дмитрий.— Он всю беду видит в начальстве: начальников, мол, стало больше, чем колхозников. Потом — Лобов. Тот говорит о другом, суть сводится к тому же. В колхозе не осталось людей. Люди уходят в город. Работать некому.
— С чем вы спорите? Действительно ведь колхозы обезлюдели.
— Николай Гаврилович, в колхозах людей больше, чем нужно! О какой производительности труда можно говорить? Колхозам нужен отток людей и приток машин. Взять ту же «Зеленую Поляну». Давайте посчитаем...
Дмитрий вместе с креслом придвинулся к столу — кресло скрипнуло.
Дербачев положил перед ним лист бумаги.
У Дмитрия стремительный косой почерк. Карандаш в больших, сильных пальцах похрустывал, цифры наскакивали друг на друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170