Рядом с ним острее чувствовала и свои собственные возможности, и ей часто теперь казалось, что они не меньше дербачевских. В крайнем случае ее планы, если их осуществить, привели бы к тому же, что и у Дербачева. Пусть чуть длиннее, зато в тысячу раз надежнее.
На днях она встретилась с генералом Горизовым; тот, как всегда, был галантен и тонко шутил. Горизов в штатском нравился ей больше. Дьявольски неприятный и скользкий получился разговор, и Юлия Сергеевна забыть его не могла.
— Живем-здравствуем? — спросил Горизов, пожимая руку осторожно, с настойчивой властностью всматриваясь в ее похудевшее лицо.
— Вашими молитвами,— отшутилась она.
— Бледны что-то, Юлия Сергеевна. Здоровы ли?
— Благодарю вас, Павел Иннокентьевич, работы много.
— Красивых женщин нельзя утомлять, они созданы для поклонения.
— По этой причине у вас нет женщин в аппарате?
— Красивых женщин нет, Юлия Сергеевна.
Борисовой было неприятно под пристальным взглядом цепких черных монгольских глаз Горизова, ей хотелось уйти. Звонко цокала капель. «Весна»,— с удивлением подумала Юлия Сергеевна, и ей еще сильнее захотелось уйти.
— Да, весна,— угадывая ее мысли, прищурился Го-ризов.— Как с Дербачевым, сработались? Правда деятельный мужик? Дай простор — горы своротит.
— Привыкаем, Павел Иннокентьевич. Учимся. Работник опытный. Масштабы!
— Я знаю. И в ЦК знают.
«О чем он?» — сразу насторожилась Юлия Сергеевна и услышала:
— Мечтатель немного, но ведь фантаст над пропастью по проволоке пройдет, не свалится, а другому мост надо с перилами, каменный. Бывает и наоборот, правда?
— То есть, Павел Иннокентьевич?
Промчавшийся мимо грузовик взвизгнул тормозами, обдал их талым снегом и запахом бензина. Горизов взглянул на свои до блеска начищенные ботинки, поморщился и, твердо взяв Юлию Сергеевну за локоть, отвел дальше от обочины тротуара. На вопрос ее не ответил, как показалось Борисовой, намеренно. Они заговорили о другом и расстались дружески; она отчетливо почувствовала: нет, не так все просто. Борисова инстинктивно сторонилась Горизова: на это были причины, она слишком много знала, чтобы оставаться спокойной в присутствии этого человека. И сказанные им слова она обдумывала вновь и вновь, особенно последние: «Да у вас ума палата, вам хоть республикой руководить!» Она перевела все в шутку и, казалось, забыла. Как-то ночью опять задумалась над словами Горизова, представила себя в роли первого секретаря, попыталась продумать, что бы она стала делать в таком случае. Получилось неожиданно интересно. Она оборвала себя и приказала не думать, но мысль упорно возвращалась к тому, что она сама стала бы делать на месте Дербачева. Перед ней рисовалось широкое поле деятельности, захватывало дух. Это не было честолюбием, нет, нет. Здесь присутствовала необходимость. В сложившихся обстоятельствах она начинала видеть свой долг. Долг человека и коммуниста. И она начала вырабатывать свою программу, в противовес дербачевской,— программу выдержанную, реальную и в то же время освещенную высокой мечтой. Человек жи-
вет пятьдесят — семьдесят лет и уходит, а дело его остается. Значит, главное — дело. Залить все электричеством, заводы-автоматы, в цехах ни одного человека, только у пультов священнодействуют люди в белом. В домах колхозников — холодильники, пылесосы, телевизоры. Все это — электричество, без пользы пропадающая сейчас энергия Острицы. А для этого следует еще поработать и подтянуть животы. Перед собой ей нечего хитрить и скрывать. Вперед, вперед, только вперед, при любых обстоятельствах—только вперед!
Она как-то среди ночи даже встала, чтобы записать свои мысли, просидела до самого рассвета, исписывая страницу за страницей крупными, четкими буквами. Она прочитала написанное на другой день и окончательно убедилась в правильности намеченного пути, и ее правда обернулась неожиданной стороной. Что он, в самом деле, не верит в народ? Она чувствовала: Дербачев интересуется ею. От этого он понятнее ей, ближе, вместе с тем человечески уязвимее. Откуда-то выплыла мысль о возможности ошибок и заблуждений с его стороны.
Юлия Сергеевна зябко повела плечами. В комнате сыро, батареи отключены. Опять ремонт. Только летом капитально ремонтировали, и снова стучат. Она накинула платок и вышла в другую комнату, к матери. Они заговорили о ремонте, о примерке нового демисезонного пальто для Юлии Сергеевны, о новой газовой колонке — чадит, как примус. Потом мать рассказывала школьные новости, как отличился ее седьмой «Б» на закладке школьного сада. Юлия Сергеевна помогала Зое Константиновне править диктант на деепричастия и вместе с матерью ужасалась количеству ошибок.
Вася — предмет многих разговоров и толков в последние недели — мирно посапывал, выставив облупленный, острый носик из-под одеяла, в кухне сидели взрослые. Солонцова чинила Васину шапку, Дмитрий, в рубахе с расстегнутым воротом, сердито вертел в руках портсигар — несколько дней назад он опять начал курить. Все случилось неожиданно. Правда, три дня назад Солонцову вызвал следователь, и разговор, по ее словам, был простой и даже хороший и особенно не встревожил ни ее, ни Дмитрия. Они посмеялись вдвоем над ее прошлыми страхами и решили, что все само собой уляжется. А оно, оказывается, катилось своим ходом, разматывалось и, наконец, сработало.
— Послушался я тебя! -— Поляков со злостью бросил
повестку на стол.— «Не ходи больше, не ходи»! Вот тебе и не ходи. Разве ребята допустили бы до такого? А теперь попробуй распутай.
Он взглянул на Солонцову и прикусил губу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170