Она ждала, что он еще скажет. Он, насупившись, молчал. Он вдруг вспомнил неожиданный вызов к Сталину, весь разговор с ним, свое странное состояние, неприятное ощущение собственной тяжести.
Юлия Сергеевна взглянула на него, поправила рукава свитера.
— Не жалейте, Николай Гаврилович. Оставляю за собой право...
— Написать? Довести до сведения? — Дербачев с трудом подавил внезапный приступ бешенства.— Сколько угодно. Пишите, пишите.
Они появились в президиуме одновременно.
Совещание продолжалось, прения шли по тому же вопросу, тот же красный транспарант с призывом поднять еще выше сельское хозяйство области тянулся через сцену, но что-то произошло, хотя с трибуны произносятся те же лозунги. Разномастные ораторы говорят большей частью по заготовленным бумажкам. Подъем схлынул. Зал скучал, кашлял, двигал креслами. Дербачеву не нравилось, и он сказал что-то негромко сидевшему по правую руку от него председателю облисполкома Мошканцу, грузному, с отечным багровым лицом — страдал сердцем. Мошканец кивнул, снял и протер очки и, близоруко щурясь, оглядел зал.
Очередной оратор, один из председателей колхозов, с фамилией Цырлев, не отрывая глаз от текста, утвержденного райкомом, монотонно бубнил:
— Наш колхоз взял на себя... повышенные обязательства. Они будут нами выполнены. В том порукой наша колхозная честь. Мы славно потрудимся. Дорогой Николай Гаврилович,— оратор внезапно повернулся к президиуму,— мы обещаем...
— Подождите, подождите! — прервал Дербачев.— Говорите по существу, Цырлев. Еще надо выяснить, кто из нас дорогой. Сколько собрал с гектара?
— Четыре.— От неожиданности оратор смял бумажку, сунул ее в карман и, вытянувшись, испуганно глядел на Дербачева.
— Не четыре, а три с половиной,— уточнил Дербачев.— А сколько получил ссуды?
— Триста... триста восемьдесят тонн... Денег — пятьсот сорок получили. За все время.
— Пятьсот сорок рублей?
— Тысяч, Николай Гаврилович.
— Продолжай, дорогой. Только сам, без бумажки. Смех рванул с галерки, накрыл зал. Оратор, совсем
растерявшись, вертел головой, и, когда смех стал стихать, он беспомощно поискал по карманам. Прижался к трибуне и торопливо закончил:
— Мы обещаем удвоить и утроить трудовые уси- лия. Во имя нашей родной партии, нашего советского народа. Я предлагаю от имени нашего совещания послать приветственное письмо ЦК и лично товарищу Сталину Иосифу Виссарионовичу. Нашему вождю, мудрому учителю и другу всего советского трудового крестьянства.
Под гром аплодисментов, здравицы и крики «ура» зал шумно встал. Потом шумно усаживался. Под разноголосый гул и стук сидений, стуча коваными сапогами, к сцене пошел председатель колхоза «Зеленая Поляна» Сте-
пан Лобов, сильнее обычного размахивая рукой. Дербачев кивком поздоровался с ним, и Лобов крепко ухватился за край трибуны, словно хотел сдвинуть ее с места и переставить по-своему. Он увидел перед собой множество лиц и забыл о бумажке. Она тоже лежала у него в кармане, и по ней он должен был выступить. Он поднес кулак ко рту, натужно прокашлялся от волнения. Оглянулся на президиум, на Дербачева. Тот, прищурившись, ждал.
— Давай, Лобов, давай,— услышал он негромкий знакомый голос из зала, но не разобрал чей. Он еще раз прокашлялся.
— Говорить я не горазд, товарищи, а сказать кое-что надо, давно надо.
В зале и президиуме замелькали улыбки. Юлия Сергеевна поправила перед собой блокнот. Устраиваясь удобнее, Дмитрий нечаянно толкнул Малюгина, извинился.
— Недавно к нам в колхоз приезжал товарищ Дербачев, у нас с ним был долгий разговор. Я здесь не скрываю — понравился мне интерес Дербачева к нашим делам, а во многом я с ним и не соглашусь. Хорошо, если бы колхозникам хоть малость развязали руки. Поехал в город, попросил: дайте, мол, мне вот про такое дело почитать. С неделю сидел, голова распухла. А думать особо нечего.
— Не волнуйся, Лобов,— бросил кто-то из зала со смешком.
Лобов недовольно глянул и продолжал:
— Жрет, допустим, корова траву прямо с луга, не надо тебе траву косить, возить. Качество у корма не то, что у скошенной да подсохшей. Ее не раз — десять раз перевалят с места на место. Тут я не согласен ни с районом, ни с товарищем Дербечевым. Он знает о нашем разговоре. Тут бы наилучший выход в другом — луга да пастбища по Острице в божеский вид привести, обработать, подсеять надо, кочку убрать. В прошлый год я мальчишек сагитировал кротов ловить. Много поймали — тысяч десять, наверно. Да разве это мера? После войны никак не очухаемся, нужно и в другом искать, все знают. Об этом и говорить нечего.
— А ты скажи!
— Трибуна никому не заказана, стань и скажи,— отрезал Лобов недовольно.— Я свое сказал. Все здесь товарищ Дербачев правильно говорил. Всей душой голосую. Обессилели наши земли, насчет удобрений, торфа — все правильно. При хорошей голове богатство лопатой кругом греби. А если кто иным местом думает, тут уж, брат-
цы, беда. У нас у самих торфу под боком уйма, а много взяли? Дельная мысль, спасибо. Я думаю, нужно обратиться в Москву, пусть нам разрешат составлять планы самим, закон такой принять. Всего здесь не скажешь. Другие говорили о трудностях насчет ссуд. А нехватка рабочей силы, а многое другое? Вот пишут, разные постановления делают, а люди из колхозов уходят. С армии почти никто не оседает. Хозяйствовать, товарищи, с головой надо, не только по бумажкам и планам, спущенным сверху, где, верно, и отличить не умеют репу от свеклы. Что получается? Сеять нам приходится разные фигли-мигли, кок-сагыз придумали. Он у нас сроду не родил и никогда родить не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170