— Вы имеете в виду «Плакальщицу»? — улыбнулся Горизов, кивком головы отпуская принесшую кофе девушку в белой наколке.— Грешен, грешен. А копия очень неплохая. Прошу, Юлия Сергеевна. Вот сахар, сухари, печенье.
Борисова взяла крохотную чашку негнущимися, замерзшими пальцами.
— И дерево собираю. У меня приличная коллекция икон. В свое время приходилось участвовать в экспроприации церквей и монастырей. Там гибли такие шедевры, кое-что удавалось спасти. Особенно горжусь богоматерью из Суздаля. Не позднее четырнадцатого века. Записана в десять, а то и больше слоев. Все никак не найду мастера — вскрыть надобно.— Горизов отхлебнул дымящийся кофе.— Потом можно пройти наверх, посмотреть. Вообще я рад случаю познакомиться с вами ближе, Юлия Сергеевна. Давно знаем друг друга...
— Странная у вас манера, Павел Иннокентьевич, при-
глашать в гости,— сказала она, беря с блюда печенье.— Сунули в машину, охнуть не успела.
Он картинно склонил голову с ровным пробором в жестких прямых волосах.
— Переборщили ребята. Повинную голову меч не сечет, Юлия Сергеевна.
— Ну, пустое, Павел Иннокентьевич. Даже забавно, люблю острые ощущения.
— Это известно,— медленно, со значением произнес Горизов.
— Что именно, Павел Иннокентьевич?
— Битвы, канонады, партизанские тачанки...
Борисова так редко теперь вспоминала военные годы и свою юность, и было в этих воспоминаниях столько больного и мучительного, что ей не захотелось продолжать разговор. Отставив тонкую, просвечивавшую розовым чашку, она закурила.
Они молча курили, пока девушка в белой наколке точными, заученными движениями убирала со стола. Она торопилась и нервничала. Юлия Сергеевна терпеть не могла барства в окружающих и в себе и с подчеркнутой сердечностью поблагодарила горничную и попрощалась с ней. Вся пунцовая от смущения и неловкости, девушка вышла. Юлия Сергеевна спокойно подняла на Горизова холодные серые глаза.
— Слушаю, Павел Иннокентьевич, уже достаточно поздно. Я не хотела бы злоупотреблять вашим гостеприимством.
— Вы правы, Юлия Сергеевна. Я вас не задержу.
Он пружинисто поднялся, вынул из вделанного прямо в стену сейфа большой вскрытый конверт.
— Не имею права показывать целиком, Юлия Сергеевна, лишь зачитаю отдельные места. Предупреждаю: государственная тайна.
Юлия Сергеевна молча кивнула.
— Вас благодарят, товарищ Борисова, за своевременное и честное письмо о положении дел в области, в самом обкоме. Уполномочен передать. Пусть вас не смущает необычность путей. Как никогда, мы должны быть на высоте бдительности. Борьба обостряется, нельзя спугнуть врага раньше времени. Нам простер невыгодно, у нас еще нет исчерпывающей информации... Есть основания говорить о группировке.
Слова Горизова доносились до Юлии Сергеевны глухо, как сквозь плотную стену. До нее с трудом доходил их смысл. Бдительность. Еще раз бдительность.
Что угодно, только не слышать вкрадчивый, уверенный голос, заставить его замолчать, вкрадчивый восточный голос. Она писала, конечно, писала. Об электростанции, об идее строительства силами и средствами колхозов, о том, что Дербачев не учитывает полностью морального фактора, но она...
— Павел Иннокентьевич, какая группировка? Дербачев, мужики с заскорузлыми от работы руками? Я писала, конечно, писала. Об электростанции, о том, что Дербачев не учитывает морального фактора, что нужно помочь ему, переубедить, но группировка!
— А вы обратили внимание, Юлия Сергеевна, как тонко и хитро Дербачев группирует вокруг себя неустойчивых людей? Сельское хозяйство — отличная питательная среда...
Не принимая его доверительного тона, Юлия все смотрела на него, ожидая, что же будет дальше.
— Дербачева нужно поправить, Павел Иннокентьевич, помочь ему, быть может. Он честный коммунист,— неожиданно горячо и быстро сказала Борисова.— Он заблуждается, но глубоко верит в то, что делает.
Горизов улыбнулся.
— И вы, надо полагать, верите, Юлия Сергеевна? Особенно когда так решительно противопоставляете свои взгляды дербачевским? И в столь категоричной форме, Юлия Сергеевна? Один из вас, надо полагать, ошибается. Кто? Вам нехорошо? — спросил Горизов, наклоняясь к ней.
Борисова сидела, выпрямившись в кресле, очень бледная, на белом неподвижном лице выделялись длинные угольно-черные брови. Она не могла заставить себя сдвинуться с места. Словно липкая холодная сеть захлестнула тело. Он знал о ней все, все у него рассчитано заранее за день, за два, за месяц. Месяц назад он знал, что будет именно так, для него ни в чем сейчас нет новизны, автомату пришло время выполнить часть заданной программы. Нужно взять себя в руки, сжаться, выждать, вы играть время. Самое главное сейчас не оступиться, не выдать себя страхом.
Принять решение, не сходя с места, не теряя головы. Не дать ему усомниться, а там у нее будет время все обдумать и взвесить.
— Уже прошло, Павел Иннокентьевич. Согласитесь, не каждый раз приходится слышать такое.
У нее получилось это беспомощно, чисто по-женски. Настороженно молчавший Горизов понимающе улыбнулся в ответ с оттенком мужского превосходства.
— Вы, Юлия Сергеевна, не волнуйтесь. Наш разговор не должен выйти из этих стен,— еще раз напомнил Горизов.— Он слишком важен. Не буду говорить об оказанном вам доверии.
— Я понимаю, Павел Иннокентьевич.
— Вот и отлично, Юлия Сергеевна. От себя добавлю немного. Широта ваших взглядов и настоящий государственный подход к оценке хозяйства области и его ближайших перспектив особо отмечены и учтены. С большой мечтой докладная записка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170