Он сидел в углу, в широком кресле с высокими подлокотниками, и смотрел в окно с огромными стеклами на заснеженные вершины старых каштанов. Во время доклада Юлия Сергеевна несколько раз ловила на себе его острый взгляд и недовольно сдвигала
прямые длинные брови. Бюро вел первый секретарь Дербачев, присланный из Москвы недавно,— сорокасемилетний невысокий человек. За прошлый, 1951 год Осто-рецкая область провалила выполнение хлебосдачи, и Юлия Сергеевна вспоминала сейчас, как хромой Володин был сразу же вызван в ЦК и вернулся оттуда со своим преемником, и уже на следующий день пленум обкома, а затем и конференция утвердили новую кандидатуру. В кулуарах теперь сторонились хромого Володина, он сосредоточенно шагал по просторному фойе осторецкого драм-театра имени Маяковского, хмуря редкие брови, постукивал суковатой палкой по паркету. Борисовой было жалко его, она подошла и о чем-то заговорила, кажется, спросила о новом назначении. Володин посмотрел на нее воспаленными, безразличными глазами и так же безразлично сказал:
— Мой просчет простой. Слишком я был либерален, не имел при случае достаточной твердости. А наше время, Юлия Сергеевна, жестокое.
Его глаза начинали загораться — глаза фанатика, он бичевал себя и делал это исступленно, и Юлии Сергеевне стало весело. Он вдруг показался ей ненастоящим.
— Так мне и надо,— повторил Володин.— Строим большое здание, на века строим, не надо жалеть лишнюю тысячу кирпичей. Сотню тысяч рублей не жалей, лишнюю сотню людей. А что? И поработать придется лишний час и год. Недоспать, недоесть — нельзя жалеть. Запомни, Юлия Сергеевна,— на века! Вот только поймут ли они, эти потомки, нашу вынужденную подчас жестокость?
Наверняка он был слабым человеком, в нем говорило сейчас не убеждение, а всего лишь досада за свои просчеты: их легко можно было избежать.
Юлия Сергеевна слушала Володина, понимала ход его мыслей, но не колебалась, нет. Она знала слишком много, гораздо больше обыкновенного человека, скажем слесаря, и она не могла судить подобно такому слесарю.
Другая правда (она существовала, такая правда), правда колхозниц, пахавших на себе свои огороды, была временной правдой, и Юлия Сергеевна не могла ее принять. Теперь давно уже никто не пахал на себе. Юлия Сергеевна сейчас возмущалась, пожалуй, больше самим Володиным, его выпячиванием и подчеркиванием себя, своей роли, подчеркиванием своей трагедии в большой правде времени, которую он понимал, по мнению Юлии Сергеевны, в общем-то правильно.
Тогда в кулуарах драмтеатра к Володину, кроме Юлии
Сергеевны, подошел еще один человек, новый секретарь, Дербачев Николай Гаврилович, и они разговаривали вместе, все трое. Потом Юлия Сергеевна отошла, они остались, бывший и новый секретари, и долго ходили рядом — хромой Володин стучал палкой, а Дербачев все слушал его, иногда посмеиваясь, иногда хмурясь.
Бюро проходило в малом конференц-зале обкома с длинным широким столом посредине и тяжелыми стульями с прямыми высокими спинками вдоль стен, с монументальными полотнами осторецких художников. В них ушла большая часть средств местного художественного фонда, и все же, несмотря на это, они не нравились Юлии Сергеевне, хотя везде были такие же. Доклад у Юлии Сергеевны получился, она сама знала — доклад хорошо продуман, скомпонован. Его можно было назвать своеобразным и ярким, если бы не излишняя заданность и категоричность, отсекавшая все мало-мальски лишнее, все, что не служило самому главному сейчас и необходимому. Большинство присутствующих, и сама Юлия Сергеевна, не считали категоричность доклада недостатком, скорее — достоинством и заслугой. Ее голос звучал все увереннее.
— Мне приходилось последнее время бывать на собраниях местных отделений Союзов писателей и художников, в творческих коллективах театров и студий,— говорила она.— Я не раз слышала горячие дискуссии о роли литературы, искусства в созидательном потоке нашего времени, который становится все шире и полноводнее. Товарищи! Мне приходилось слышать, правда не часто, неправильные суждения отдельных творческих работников. Что больше может вдохновить? Образ отрицательный или образ героя положительного, самоотверженно работающего на благо нашей Родины и народа? Кому из них должен отдать предпочтение художник? Конечно, образу положительному. Пусть придется собирать по черточкам, по капле, если так можно выразиться. Полнота жизни не определяется втаскиванием в книгу или картину того мусора, которого всегда очень много возле любого строящегося здания. Здание останется, мусор завтра исчезнет. Правда искусства — большая философская правда времени. Ее мы должны брать на вооружение.
Юлия Сергеевна говорила легко и свободно, характеризуя творческие коллективы, прибегала раза два к неожиданным аналогиям, и на лицах слушающих мелькали улыбки.
И оживление наполняло помещение негромким шорохом.
Юлия Сергеевна перевернула последнюю страницу доклада.
— Мне, товарищи, хочется остановиться еще на одном. Часто мы еще не умеем соразмерять наши желания, пусть даже и благие, с нашими возможностями. Фантазия — вещь хорошая и нужная, против этого вряд ли кто будет возражать. Я не стану называть имен, просто пример приведу. Не так давно группа художников внесла в обком, сразу подчеркиваю, интересный проект нового художественного оформления Осторецка. Заметьте себе, товарищи, не одного дома или там площади — всего города, как вы знаете, города не маленького. Правда интересно? У нас состоялся долгий и обстоятельный разговор, выяснилось много любопытного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170