Для всех кругом оно являлось обыденным, будничным делом. Сам того не замечая, Поляков с головой влез в хозяйственные вопросы, а Тахинин, официально еще председатель «Зеленой Поляны», совсем отстранился от дел и всех, кто обращался к нему, благодушно и подчеркнуто весело направлял к Полякову. У него уже требовали подписывать справки, просили подвезти дров для школы; старший агроном МТС два раза напоминал о необходимости обмена семенного фонда яровой пшеницы и ячменя. Присутствующий при разговоре Тахинин, пряча погрустневшие глаза, потер руки:
— Давай-давай, Дмитрий Романович, разворачивайся. Берись за дело.
Главный бухгалтер колхоза, которому Поляков сказал о закагатированной свекле, отрицательно затряс лысой головой:
— Нет, нет, Дмитрий Романович! Форменная кабала. Финансово тоже неразрешимо.
— Погодите, Евсеич, а скот, скот? Подсчитайте, сколько мы на молоке можем взять до лета? Коров сохраним — давайте уж все считать.
Старый бухгалтер придвинул счеты, долго гонял костяшки, писал и совсем разволновался.
— Ваша правда,— стащил он наконец очки.— Только я не знаю, уладить нелегко будет.
— Как-нибудь уладим. Подготовьте расчеты.
Старый бухгалтер нацепил очки на красноватый бугристый нос и забарабанил пальцами по столу.
— Гм.
Поляков повернулся и вышел. Бухгалтер переглянулся с девушкой-счетоводом и опять, теперь уже грозно, сказал:
— Гм! — И, подумав, добавил: — По коням, братцы! Мань-ка, достань расчеты с сахарозаводом.
Он еще сомневался, имеет ли право человек, не избранный пока на общем собрании председателем, отдавать такие приказания, но дело есть дело, и тут его не проведешь.
Поляков совсем перестал думать о собрании. Стали съезжаться в Зеленую Поляну из других сел, перед самым началом приехал представитель из района. Поляков думал не об исходе собрания и не о том, как выступить и что сказать, а думал о делах, которые необходимо решать на следующий день.
Выбирали членов правления из пятнадцати человек, ревизионную комиссию, списки были утрясены заранее. В самый последний момент, когда ставили на голосование, произошла заминка. Раздался дерзкий женский голос из задних рядов.
— Прокофьеву даю отвод! Хватит! Кой год ходит в членах, а с него — как с козла молока. При Лобове был, при Тахинине был — и теперь? За какие такие красивые глаза? Кладовщиком был? Был. Завфермой был? Был. Строителем, бригадиром? Везде был. А толку чуть.
— Подожди, товарищ Лабода,— сказал ведущий собрание Чернояров.— Что предлагаешь?
— Ничего я не предлагаю. Нечего пустое место в правление выбирать.
— Так, Тоська, крой их!
— Ну и доярки у нас!
— Го-го-го! Ишь разделала бедолагу, хоть на лопате выноси.
— Морду-то наела — жаром пышет!
— Так отчего телятам молока не хватает?
— А ты давай на наше место и пей, пока лопнешь,— окрысилась Тоська, скинув толстую клетчатую шаль.— Стыда у вас, у мужиков, ни в одном глазу. Как тараканы, теплые щели себе отыскали. А баба вам и швец, и жнец, и в дуду игрец. Какой из Прокофьева член? Не член — грех один. Да и сам он не скажет, за что его всюду тычут. Слова не дождешься, только сидит моргает. Ну чего ты, скажи, моргаешь?
Прокофьев, красный как вареный рак, поднялся, подталкиваемый со всех сторон, высокий ростом и неимоверно худой, с лошадиным лицом и редкими оспинами, растерянно оглянулся по сторонам. Долго отнекивался и высказался наконец:
— По мне что, по мне ничего. Не шуми, Таисия, что я тебе, борщ помешал? Хочете — выбирайте, хочете — нет.
— Слышали? Вот и весь с него спрос. В том и дело, что тебе все одно, хоть в лоб, хоть по лбу,— не преминула от-ругнуться Тоська Лабода.
Поляков вопросительно посмотрел на Черноярова. Тот отвел глаза, засмеялся:
— А пожалуй, она права. Он у нас по традиции из списка в список перекочевывает — фронтовик, награды имеет.
— Марфу Лобову надо выбрать заместо, вот кого,— сказала Тоська Лабода и села, и вокруг зашумели, и шум стоял долго.
Все неожиданно расшевелились, многим стало даже обидно, что не они увидели, а увидела эта крикливая и едучая на язык доярка.
Она первой назвала Марфу Лобову, и возразить нечего. Марфа стоила. Работает баба рук не покладая; если нужно, всегда скажет хоть кому, не постесняется.
— Ставь на голосование.
Глядя на дружно поднятые руки, Поляков волновался. Ему было тоже немного обидно, что не он выдвинул Лобову. Он радовался за Марфу, вспоминая далекие послевоенные годы и ее, молодой, дерзкой. Об этом сейчас не стоило вспоминать, он откашлялся, стал глядеть в зал на голосующих и думать о делах.
Когда расходились и поздравляли его, он смутился, сказал что-то невпопад, выразил готовность работать верой и правдой, и прозвучало это неестественно и глупо. Он хотел поправиться и только больше испортил. Стоявшая неподалеку Марфа Лобова глядела на него насмешливо-сосредоточенно. Он пробрался к ней.
— Помню, Степана тоже выбирали. Тогда у нас собрание было осенью, прямо на конном дворе,— сказала она.— А потом его еще раз выбирали, когда колхозы объединились. Тогда шумно было, спорили. Господи, неужто больше не увидишь, не услышишь? Ну, поздравляю тебя, Дмитрий Ро-маныч.
Она протянула ему сильную руку с шершавой темной ладонью.
— Спасибо, Марфа Андреевна. Я тебя тоже...
К ним подошли Чернояров и представитель из района и тоже поздравили. Парторг глядел немного настороженно, представитель из района улыбался.
— Что ж, товарищ Поляков, кончилось гибельное междуцарствие. Кстати, мне где-то переночевать нужно.
— Это мы устроим,— сказал Поляков.— Как, Василь Васильевич?
— Можно хоть у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170